Смех и смертный грех

— Ученик профессора. Он в Надю влюблен был. Тихий такой парнишка. Не думаю, что Надя была им увлечена, но ухаживания его принимала. Правда, ей по вкусу больше другой был. Тоже у профессора работал, красивый из себя малый, но дурак. А вот Леонид Семенович — умница. И добряк. И холост. Несколько лет назад приезжал, сказал, что хочет домик для себя приобрести. Вот и подумал о здешних местах, где был так счастлив.

— И что? Приобрел?

— Нет, сдается мне, разочаровался. Наверное, думал, что Наденька его до сих пор тут бывает. А как узнал, что в ее доме давно другие люди живут, погрустнел и сказал, что на его памяти тут веселей было. Телефон свой мне оставил, а приезжать, больше не приезжал. Если мне не верите, ему позвоните да и спросите про семью профессора. Из тех, кто в Ежовке бывал, Леонид Семенович с Надей чаще других общался.

— Обязательно, так и поступим. Спасибо. Давайте его координаты.

Старуха подошла к зеркалу и извлекла оттуда визитку.

— Вишь ты! Важным господином Леня вырос. Визитка у него.

И она показала ее Лисице, к которому после увиденного служебного удостоверения почувствовала большое уважение.

— Преподаватель кафедры прикладной математики, — прочитал Лисица. — Негосударственная высшая школа математики. Интересно.

— Да уж, интересно… Небось подтвердит вам Леня, что не жена Наденька была профессору, а дочь. Стыдно вам тогда будет, что мне самой не поверили.

— Мы вам верим! — запротестовал Лисица, стараясь, чтобы его голос звучал правдиво. — Что вы! Просто у этого Леонида Семеновича могут быть и другие сведения насчет профессора и его семьи. Вы-то их только летом у себя в Ежовке видели. А он мог и в другое время года свободно их наблюдать.

— Ну ладно, — смягчилась старуха. — Но только, если насчет этой фотографии говорить, то вот к этой малышке Надю на лето няней и звали. Только мама моя не любила ребенка Наде давать. Сама возилась, если нужно, а Наде не давала.

— Почему?

— Говорила, что не любит Надя с детьми возиться. При людях вроде как сюсюкает с младенцем, а как одни останутся, ущипнуть или как-то иначе обидеть малыша норовит.

— А профессор и его молодая жена об этом знали?

— Не знаю, о чем они там знали, — проворчала старуха. — Профессор вечно где-то в своих мыслях витал. Как приедет, немного посидит со своими, потом в кабинете запрется, да и давай строчить на бумаге. Что уж он там писал, не знаю, но мать говорила, что он видный ученый и большой ум в науке.

— А его жена?

— Та вертихвостка была. Ей вовсе не до детей, лишь бы наряды примерять с утра и до вечера. Что и говорить, нарядов у нее много было. А все одно, ей в деревне и вовсе скучно жить было. Она при каждой возможности норовила отсюда удрать. Только пока детей у них в семье не было, ей это удавалось. А как приплод появился, тут уж профессор строгость проявил. Ребенку, говорил он, нужен свежий воздух. Будь добра, дорогая, с мая по сентябрь живи в деревне.

Слух Киры царапнуло слово «детей». Почему старуха употребила его во множественном числе? Ведь ребенок у профессора был один? Или были еще другие дети? Наверное, бабуля имеет в виду маленького Арсения. Ведь если Ларисе на фотографии около года или чуть меньше, то Арсений уже должен был бегать.

Но Кира не успела ничего спросить, потому что Лисица продолжил диалог со старушкой:

— И что? Молодая супруга мужа слушалась?

— А куда деваться? Сама-то из себя она ничего не представляла, все деньги у мужа. Как он скажет, так и делала. Только недолго ей тут маяться довелось. Небось знала бы, какая ей дальше злая доля суждена, не так бы выпендривалась. Сидела бы да помалкивала. Только кто свою судьбу знает? То-то и оно, что не дано такой власти человеку.

— Что же с ней случилось?

— Погибли они, — равнодушно проронила старуха.

— Как! — ахнул Лисица. — Все?

— И муж ее, и она сама погибли. На машине разбились. Во всяком случае, когда Надя приехала дом отцов продавать, так она мне сказала, что сестренку ей удочерить пришлось.

Она замолчала, глядя на друзей своими выцветшими от старости и прожитых лет глазами. А друзья смотрели на нее и не знали, что и сказать дальше. Если верить этой бабушке, то жизнь Надежды Сергеевны, оказывается, смолоду была полна лжи и обмана. Все, что она рассказывала о себе, было неправдой. И замужем за профессором она никогда не была, и дочь ее была ей вовсе не дочь, а сестра. И бог весть что еще было в ее жизни неправдой.

— Бабка из ума совсем выжила, — прошептал Эдик едва слышно, чтобы старушка не услышала и не обиделась. — Чушь какую-то несет. Моя бабушка вовсе не жена профессора, а его дочь!

— Не знаю, не знаю, — пробормотал Лисица. — Я бы не был столь категоричен.

Эдик нахмурился и первым вышел из дома.