Смех под штыком

— Спрошу Блохина; может быть, у них, в Орле, найдутся.

Через два часа Пашет был вольный, как и ребята; получил от Борьки новенький, свеже-пахнущий костюм, оставшийся от заболевшего товарища, и переселился к ним на житье.

А у них весело. Какой-то коробке «хвоста накручивают» — она мелодично тренькает, меланхолию наводит. «Выкобеливают» ребята: Борька с Семеновым друг другу «салазки загибают», Джек и Раппопорт анекдоты еврейские рассказывают, Яровский поправки в них вносит. Несколько евреек, недавно присланных для подполья, еще дичатся, в сторонке, в беседке сидят. Захотят ребята фруктов — пойдут к Илье: там громадный заросший сад. Или купаться на Сосну отправятся. Время у них несчитанное. Разденутся догола — и строй проходить, в чехарду играть, солнечные ванны принимать, купаться. Потом поднимутся на гору в парк — он на обрыве, высоко над рекой. — Мимоходом на базар заглянут, если есть привоз, посмотрят, узнают, что и почем продается; а иной раз вскладчину чего-либо купят, яблок фунта два или яиц с десяток.

Но Илья после их ультиматума стал требователен. Дисциплина слабая, одной готовности на жертвы мало. Нужно, чтобы приказания выполнялись точно, без рассуждений. Гоняет их бегом по грязи, под дождем, по песку. Он опасается, что они торжествуют победу, почувствовали свою власть над ним, видит в этом опасные признаки разложения дисциплины. Они терпеливо сносят эту «ерундель»: от своего слова не откажешься. Но они об’ясняют себе его поведение семейной драмой.

Тяжело ему: бесконечные слезы, упреки. Убивается она, будто навеки расстается с ним. Зачем он так безжалостно смял едва распустившийся цветок и теперь бросает в грязь, на позорище? Почему не предусмотрел этого? Как она покажется к людям? Да она сгорит со стыда! Бежать от позора, бежать от людей, от него!.. но, может-быть, он вернется: он не обманет, он честный, хороший… Плачет она и смеется сквозь слезы…

Но как может она здесь спокойно ждать? Ведь он едет в стан врага, там будет ходить между направленными в него штыками, жить, работать… Схватится с врагом в страшной борьбе. Он будет смертельно ранен, болен, а она не сможет ему помочь. Его убьют, замучают, а она даже и знать не будет… Нет, она должна быть там, должна бороться вместе с ним! Ведь она — товарищ, она — коммунистка, другие женщины едут с ними, почему же ей нельзя? Что же она хуже, слабее всех? Она, его избранница?

И снова — слезы, муки… Он утешает ее, как обиженного ребенка… и думает о другом. У него много дела. Близок от’езд. Каждая минута дорога… Она чувствует, что он тяготится; подозревает, что он охладел к ней, изменил, предпочел другую, которая не стоит ее — она просит сказать всю правду. Он уверяет ее в искренности… и с каждым часом все больше охладевает. Не выносит он сцен, чужда ему эта жизнь, он рвется в иную среду, где не льют слез умирая, он бежит к товарищам.

План боевой подпольной работы.

Был в реввоенсовете. Развивал перед председателем его и Шапиро план военной работы в тылу белых. Развернул карту, кружит по ней пальцем, энергично размахивая рукой, доказывает им;

— Наша организация должна быть чисто боевой, как Красная армия. В подполье не годится решать все вопросы коллегиально: собрания губят работу. Если бы от меня зависело, я построил бы работу всех подпольных организаций по типу военных. У нас вопросы будут решаться единолично: каждый должен действовать решительно, быстро и уверенно. Советоваться мы будем, но это не обязательно.

Мы подчинимся Донкому, но только в выборе политической линии. Во всем остальном мы независимы от них: не дадим обсуждать на собраниях план нашей боевой работы, не будем просить разрешения на выступление, на выбор места действия, иначе наше предприятие будет провалено, потому что у них нет и не может быть конспирации; у них нет и опытных командиров.

Шапиро стоит около Ильи, сочувственно поглядывая на него; председатель, узкоплечий, бледный, с бесцветными волосами и длинной узкой бородкой низко склонился над картой. Молчит. Изредка бросает односложные вопросы. Почему он не оспаривает? Илья слышал, что он в 18-м году руководил широким подпольным движением на Украине — у него большой опыт.

— Ваше отношение к массе?

— Поскольку у нас боевая организация, мы не будем заниматься обработкой безоружных масс: темпы не позволят, и бесцельно это. К нам, к боевой организации, будут примыкать все, готовые драться. Эти массы мы организуем в партизанские отряды: теперь все умеют стрелять, все знают за что мы боремся, а мы рассчитываем на шахтеров.

Наступил решительный момент. Илья горит, он хочет непременно убедить их, заставить поверить в невероятное: