Смех Циклопа

Впрочем, в большинстве случаев она не колебалась их предостерегать: «Учтите, обычно мужчинам от меня сильно достается, вы уверены, что готовы на риск?» Услышав это, они не бежали прочь, наоборот, влечение только усиливалось, словно им не терпелось принять вызов.

Недаром Исидор твердил: «Противника нельзя недооценивать». Они ее недооценивали, она же маленькая, молоденькая, а главное, она же женщина. Дорого обходилась им наука!

Лукрецию обуяли воспоминания.

Она стала «фам фаталь»: 1,55 м роста, 50 кг веса, рыжая копна волос, высокая грудь, мускулистые бедра и изумрудные глаза.

Случались у нее и женщины, но к доминированию она не стремилась. Она поняла, что настоящий садизм – это когда мазохист просит сделать ему больно, на что партнер отвечает: «Нет, меня это не интересует».

Лукреция смотрит на спящего Исидора.

Благодаря ему она познала глубину чистого любовного чувства. Без доминирования, в сообщничестве двух душ, с человеком, способным понять, – на это ему хватало тонкости. Он был…

Нет, я не смею в это поверить.

…тем, кому хватило наглости ответить: «Нет, это меня не интересует».

Исидор улыбается, не открывая глаз. Наверное, переживает во сне чудесные приключения.

Таким он еще больше похож на толстого младенца.

Так и хочется его баюкать. Она гладит его гладкий лоб.

Вместе мы сила. Как он этого не понимает?

Она медленно наклоняется и легонько целует его в ключицу. Он машинально поднимает руку, чтобы прихлопнуть комара.

– Не пойму, кто ты, как работают твои мозги. Но наступит день, когда ты поймешь, что не можешь жить один, – шепчет она ему на ухо. – Я тебе нужнее, чем ты думаешь, Исидор.

61

«Человек заблудился в пустыне, он совсем обезвожен, умирает от жажды.

Внезапно он видит другого человека и кричит ему:

– Воды, воды!

– Воды? Извините, у меня только галстуки.

– Галстуки – посреди пустыни? Они же здесь бесполезны!

Бедняга в отчаянии бредет дальше.

Ему попадается обнесенный стеной оазис с запертыми воротами.

Он кидается к сторожу.

– Воды, воды! Сжальтесь, дайте попить!

– Это частная собственность, мсье. Здесь строгий дресс-код. У вас есть галстук?»

Из скетча Дариуса Возняка «После меня хоть потоп».

62

Сначала кукарекает петух, потом звучит длинный гудок грузовика-рефрижератора с продуктами для гостиничного ресторана.

Встает солнце, постепенно меняя форму с полукруга на круг и цвет с пурпурного на розовый, оранжевый, желтый, белый.

За завтраком в ресторане Исидор Каценберг не выпускает из рук айфон, где завел рубрику «Расследование смерти Дариуса».

– Перечислите-ка мне все собранные вами улики и свидетельства. Я вас слушаю, Лукреция.

Она не шевелится. Ее взгляд прикован к телеэкрану у него за спиной.

Он удивленно оборачивается и видит на экране лицо Себастьяна Долина.

Она встает и делает громче звук.

В новостях сообщают о самоубийстве комика Себастьяна, застрелившегося в результате неудачной карьеры, завершившейся беспробудным пьянством.

– Это уже седьмой покончивший с собой одним и тем же способом комик, – продолжает ведущий, рассказывая об эпидемии «профессиональных» самоубийств. – Сначала сводили счеты с жизнью работники телекоммуникаций, потом автоиндустрии, теперь настал черед очень закрытой среды – комиков.

– Почему, начиная расследование, вы включаете телевизор? – спокойно осведомляется Исидор.

– Перед самой смертью Себастьян, этот самый Себастьян Долин, назвал мне имя убийцы Дариуса.

Исидор недоверчиво кривится.

– Кто же, по его мнению, убийца?

Она повторяет, деля на слоги, два слова, произнесенные Себастьяном Долином, прежде чем умереть:

– Три-стан Ма-ньяр.

– Тристан Маньяр собственной персоной?

– Представьте себе.

– Мы оба имеем в виду прославленного комика, загадочным образом пропавшего несколько лет назад?

– Именно его. Себ выразился так: «С незапамятных времен бьются два типа юмора: светлый и темный. Дариус принадлежал к лагерю темных. Святой Михаил сразил мечом Дракона». Сказал – и погиб на сцене.

Исидор Каценберг жует и глотает круассан.

– Ну, что вы на это скажете? – интересуется она.

– Я не любитель юмора. Не люблю анекдоты. По-моему, это бесполезное занятие, придуманное для маскировки отчаяния – естественного состояния человека.

Он с сомнением смотрит на второй круассан и откладывает его.

– Именно благодаря существованию юмора человек мирится с этим недостойным состоянием. Иначе он восстал бы. Это как анальгетики, притупляющие боль. Человек терпит то, против чего должен бороться.

Лукреция Немрод встает, идет за тостами и «Нутеллой», возвращается и принимается делать тартинки.

– Я не об этом, – говорит она с набитым ртом. – Что вы думаете о версии с Тристаном Маньяром?

– Ее возникновение в нашем досье удивляет. Из этого может развиться серьезное направление. Часто интересная загадка решается при помощи еще более крупной загадки.

И Исидор продолжает поиск в интернете.

Найдя несколько статей о комике, он говорит: