– Пусть так. Зато правда будет запечатлена. Читая, они автоматически станут задавать вопросы и размышлять.
– Жанр романа дискредитирует информацию.
– Подумаешь! Их подсознание, не участвующее в вынесении суждения, обогатится новым знанием.
– Возьмем пример – нашу историю с «недостающим звеном».
– Если бы я написал роман об Отце наших отцов, то они прочли бы, что у нас и у свиней восемьдесят процентов общих генов и что употребление этого животного в пищу – один из пережитков каннибализма. Кто знает, вдруг это изменило бы их рацион? По меньшей мере они отказались бы от копченостей.
– А история «Последнего секрета»?
– Она заставила бы их задуматься о глубинной мотивации поступков и о сидящем в каждом безумии. Они стали бы задаваться вопросом, лежащим в основе индивидуального развития: «Что же, собственно, доставляет удовольствие именно мне?»
Лукреция Немрод наблюдает за скользящими в небе и ежесекундно меняющими форму облаками.
– Теперь мы расследуем смерть Циклопа.
– Думаю, мы вскроем величайшую тайну того, что больше всего характеризует человека. Тайну смеха.
Звучащий в эту секунду крик чайки сильно смахивает на насмешку.
– Я говорил, почему согласился участвовать в расследовании, но пока что не услышал, что такого интересного в этом деле лично для вас, – невозмутимо произносит Исидор
– Это связано с одним случаем в моей ранней юности.
Он понимает, что надо довольствоваться этим, и, боясь, как бы в маяк не ударила молния, кричит:
– А теперь – вниз!
83
451 г. н. э.
Галлия. Близ Орлеана.
Римская империя неумолимо крошилась.
Но особенно сильному натиску подвергались ее восточные границы.
Прежний союзник римлян стал ее наихудшим врагом. Это был Аттила, вождь племени гуннов, происходившего из долины Тисы в Венгрии.
Долгое время Аттила находился в мирных отношениях с римлянами, требуя с императоров в обмен на свой нейтралитет регулярную дань.
Но случилось землетрясение, разрушившее стены Константинополя, и Аттила усмотрел в этом знак судьбы и не смог смирить желание стать, как он сам это называл, «владыкой вселенной». Он напал на полуразрушенный город.
Это нападение и другие, дальнейшие, складывались по-разному. В конце концов, отказавшись от затеи завоевать империю с востока, он весной 451 года решил собрать все свое войско, объединить силы с германцами и монголами и развернуть мощную кампанию завоевания с севера, через Галлию, историческую союзницу Рима. Одна армия вторглась туда через северо-восточную границу, вторая – через северную. На востоке Аттила взял сначала Страсбург, потом Мец и Реймс, на севере Турне, Камбре, Амьен, Бове. Города разграбили и сожгли, мужчин частью перебили, частью обратили в рабство.
Два крыла его армии должны были сойтись в Париже, но когда пронесся слух, что в городе свирепствует холера, Аттила развернул армию и двинулся на Орлеан.
В нескольких километрах оттуда он напоролся на неожиданное сопротивление. Собралась армия обороны, сумевшая его остановить.
В битве на Каталаунских полях сошлись две силы. С одной стороны, это были гунны и их германские и монгольские союзники: аламаны, остготы, вандалы, герулы, руги, паннонийцы, акациры и гепиды. Этой полумиллионной армией командовал сам Аттила.
Им противостояли галло-римляне в союзе с вестготами, бриттами, франками, аланами, бургундами, армориканами, багодами и сарматами. Их 120-тысячной армией командовал римский военачальник Флавий Аэций. Маленькая, но важная подробность: Флавий Аэций хорошо знал Аттилу. В детстве ему пришлось побывать римским заложником во дворце гуннов. Там юный римский аристократ водил дружбу с юным принцем Аттилой.
Поэтому Флавий Аэций был единственным из римлян, прекрасно знакомым с нравами врага.
Конница Аттилы ударила по галло-римлянам, стоявшим на возвышенности. Битва длилась с полудня до наступления ночи. В конце концов гунны были отброшены. Обе стороны потеряли по 15 тысяч человек.
Оправившись от шока, оба лагеря стали готовиться к следующему сражению.
Гунны взяли в плен низенького рыжего человечка в зеленом одеянии, назвавшегося бретонским друидом Лоигом.
Бритты были союзниками римлян, и Лоиг вызвал сильнейшее подозрение, тем более что говорил на нескольких языках.
Его пытал сам Аттила. Но даже в разгар страшных мучений Лоиг твердил: «Ты и есть великий Аттила? Я несколько разочарован, я думал, что ты еще более жесток, мне даже не больно, так, девчачья щекотка!»
Аттилу поразила отвага несчастного на пороге гибели. Он захохотал и решил оставить Лоига при своем дворе.