Смелая женщина до сорока лет

– Надо только, чтобы за слова «сама природа предназначила женщину быть женой и матерью, хранительницей очага»… Ну или вот за такое: «Внучке год исполнился, подарила ей куклу с полным набором белья и посуды»… Чтобы за это наказывали, как за оправдание терроризма. Или как за призывы к геноциду.

СЮЖЕТ ДЛЯ НЕБОЛЬШОГО РОМАНА

Женщина плохо получалась на фотографиях: не фотогенична, да и не особо красива. Но вот она встречает фотографа – Фотографа с большой буквы, он фотографирует ее просто превосходно.

Она влюбляется в него, потому что чувствует в этих портретах его любовь.

Начинается роман. Но очень скоро она узнаёт, что других, таких же не особо красивых женщин он фотографирует так же прекрасно.

Ощущение измены. Разрыв.

АССОРТИМЕНТ

– Вот сколько бы лифчиков у меня ни было, самых фирменных и дорогих, вот сейчас у меня их шесть – всё равно удобный только один, и вот так всегда! – сказала Мария Николаевна.

– Верно, – кивнула Антонина Павловна. – У меня та же история. Вот сколько бы мужиков у меня ни было, так сказать, на данном конкретном этапе – три, четыре или те же шесть, – всё равно мне по-настоящему сладко трахаться только с одним.

– Это ты про Сережу? – уточнила Мария Николаевна.

– Ну допустим, – усмехнулась Антонина Павловна.

– Так на фига тебе остальные? Ты что? Разгони их и выходи за него замуж! Ну или по крайней мере живи с ним спокойно, безо всей этой суетни-беготни.

– Верно, – вздохнула Антонина Павловна. – Это мудро. А ты тогда выброси пять остальных лифчиков, идет?

И обе женщины принялись хохотать.

«БИХЕВИОРИЗМ! ХОТЬ СЛОВО ДИКО…»

– Он ведь умный человек, мне кажется, – сказал я.

– С чего ты взял? – ответил мой собеседник.

– Как с чего? Быстро соображает, всё делает как надо, вовремя и точно.

– По-моему, он не умный, а дрессированный. Ничего. Многим хорошим людям дрессура заменяет ум. И это хорошо.

– Что ж тут хорошего?

– Да всё тут хорошо! Просто прекрасно! Сам смотри, что лучше: человек, который тупо и заученно всё делает правильно и поступает честно – или оригинально мыслящий мудак, а то и подонок?

И я задумался…

ЕСЛИ, РАССКАЗЫВАЯ О ВЧЕРАШНЕЙ ТУСОВКЕ,

вам скажут:

– Там еще был такой – одет как городской сумасшедший.

– Скромный, неглупый, типичный старший научный сотрудник.

– Прямо весь из себя поэт! Богема, блин!

– Этакий Костя-моряк, обаяшечка с наглой рожей.

– Корчит из себя лондонского денди. А сколько спеси!

– Доброе, умное, хорошее лицо учителя из провинции…

Не удивляйтесь, если окажется, что речь идет об одном и том же человеке.

Наши описания чужой внешности – это очень часто наши проекции.

Бронзовые люди попытка вернуться

Помню этот разговор во всех подробностях. Мне было едва восемнадцать лет. Отец мой, известный писатель, был еще не стар, но уже болен. Он подолгу сидел в кресле у окна и смотрел на дальние крыши домов. Ему не работалось. На столе лежали листы бумаги с короткими, словно бы оборванными строчками и его любимая авторучка – дешевая школьная, серенькая и легонькая. Он вставал, прохаживался по кабинету, водил пальцами по корешкам книг на открытых стеллажах, подходил к столу, но сесть за него не решался и снова устраивался у окна. Мне было грустно на это смотреть, поэтому я старался быстро пройти мимо стеклянной двери его кабинета.

В тот день я пришел домой из университета часов в пять. Был май, конец первого курса. Громко бросил портфель на пол, переобулся в домашние тапки, вымыл руки, прошел на кухню, сделал себе бутерброд с сыром, налил из еще теплого чайника воды, плеснул туда заварки. Перекусил и пошел в прихожую за портфелем.

– Ты что такой мрачный? – спросил папа.

– Я? Ты что? Ни капельки я не мрачный! Всё в порядке! – я старался говорить спокойным, бодрым, приветливым, но, главное, не нарочито веселым голосом, потому что отец со своим актерским прошлым сразу чувствовал наигрыш.

– Ты, ты! – сказал он. – Твоя тоска сквозь стену давит. Что случилось?

Я вошел в кабинет, сел на диван.

– Рассказывай.