Смелая женщина до сорока лет

Вместо мемуаров легкие слова о тяжелом человеке

Полтора года назад, то есть 26 февраля 2023 года, умер мой товарищ Глеб Павловский. Он был первым моим издателем и редактором, публиковал мою политическую аналитику и публицистику. Сложный он был человек, очень трудный и тяжелый – хотя внешне всегда веселый, доступный, приветливый, разговорчивый. Его имя до сих пор вызывает у политологов и журналистов яростную реакцию. Одни считают его диссидентом, который предавал соратников, другие – оппозиционером, но очень расчетливым, третьи – главным архитектором нынешней политической системы, особенно в области пропаганды. Когда-нибудь я напишу о нем подробнее. А сейчас – несколько слов.

ЛЕВЫЕ И ПРАВЫЕ

В самом начале 1990-х я работал в журнале «Век XX и мир». Главным редактором был Анатолий Беляев, а в редколлегии – четыре человека: Симон Кордонский, Глеб Павловский, Андрей Фадин и я. Павловский назывался ответственным секретарем, хотя фактически именно он – с благословения Беляева – руководил этим популярнейшим, не сказать «культовым», журналом рубежа 1980–1990-х.

Однажды поздно вечером мы сидим все четверо в редакции. Сидим мы и спорим с Фадиным по очень принципиальному вопросу – о дальнейших путях развития России, и – какой проект будет более эффективным, «правый» (либеральный) или «левый» (социалистический). Спор неравный, потому что среди нас один только Фадин – социал-демократ. А остальные трое были упертые правые либералы. Особенно я стараюсь, разубеждаю Фадина и пытаюсь перевоспитывать. Говорю, что человек должен самостоятельно карабкаться по жизненным лестницам, должен сам за себя отвечать, а вся эта социальная помощь, вся эта бесплатность по левым рецептам – воспитывает иждивенцев и бездельников. Состояние советской экономики – ясное тому подтверждение.

Вдруг телефонный звонок. Глеб берет трубку: «Алло!» – слушает недолго и говорит: «Тебя!» – и протягивает трубку мне.

Звонит моя жена. Из телефона-автомата, напоминаю. 1990 год на дворе. У нее где-то на Басманной в машине прорвало систему охлаждения. Тосол хлещет в кабину. Пар клубами – потому что на дворе конец октября.

Я всё это рассказываю ребятам. То есть даже не рассказываю, а они по разговору всё понимают.

Без лишних слов Фадин срывается с места и кричит мне: «Помчались!» Мы хватаем какие-то бутыли, набираем воду, сбегаем вниз. Прыгаем в его машину и едем на Басманную. Там как-то законопачиваем прорванный шланг, заливаем воду в радиатор и буксируем машину к нашему дому на Беговой аллее…

Назавтра Павловский мне говорит:

– Зря ты вчера Фадина ругал. Тебе повезло, что он – левый!

– Почему?

– Был бы он правый либерал, как ты, как мы все, он бы сказал: «Машина у жены сломалась? Ну что ж, твои проблемы, старик!»

СТАРУХА ЗАБЛУДИЛАСЬ

Наша редакция тогда была на Пушкинской площади, там, где теперь галерея «Актер», в глубине двора, в выселенной коммуналке на четвертом этаже.

Раз в месяц в редакции появлялась старуха.

Совсем древняя, сморщенная и беззубая, седая ли? – не знаю, потому что всегда в платке, – с полубессмысленным взглядом серых глаз под вылинявшими бровями, одетая в ту особую бедняцкую одежду, которая кажется плотной, как бы из древесной коры.

Дверь в редакцию была всегда открыта. Старуха входила, озираясь, и медленно шла по коридору, заглядывая в комнаты, где сидели молодые люди, курили, спорили или колотили по клавишам компов и даже еще пишущих машинок. Где стояли светлые канцелярские столы, заваленные бумагами и заставленные чашками со вчерашним чаем, и шаткие стулья с лоснящейся когда-то бордовой обивкой сидений.

Старуха глядела на всё это с растерянным отчаянием.

Наверное, старуха когда-то жила в этой коммуналке, теперь ее переселили куда-то далеко, но раз в месяц она оказывалась тут. Как? Почему? Может быть, пенсию получала на почте поблизости – и потом ноги сами несли ее – домой. К своему коврику, шкафу, герани, абажуру… То есть в редакцию журнала «Век XX и мир».

Кто эти люди? Зачем они здесь? Где ее кровать, где ее шкаф с зеркалом, где абажур, цветок на окне и кошка рядом?

Ничего нет. А место – то же самое.

Сон. Бред. Морок. Смерть.

Побродив по редакции – то есть по бывшей своей квартире, – она горестно уходила, медленно пешком спускаясь по лестнице.

Образ? Метафора? Символ?

Не знаю.

КОНСЕРВАТОРЫ

Мы с Павловским в 1990-м и в начале 1991-го долго говорили о том, что стране нужно медленное эволюционное развитие. Неспешное преобразование советских и партийных институтов в нечто более демократическое и современное. В XIX веке были так называемые «либералы-постепеновцы», которые верили в разумные меры правительства и готовы были поддерживать его «малыми делами» на местах. Мы решили стать «консерваторами-постепеновцами», которые делают упор не столько на внедрение нового (оно и без нас внедрится), сколько на сохранение жизнеспособного и давно укорененного старого в его, так сказать, позитивных чертах.