Потом – к каждому сзади и справа подходил официант с блокнотом, подавая карточку меню. Савкин заметил, что Савицкий заказывает что-то попроще. Хотя в карточке цены указаны не были, но ясно же, что судак дешевле осетрины, а венский шницель – оленины по-королевски. Он решил пошутить над Савицким и велел официанту принести ему не заказанное, а нечто особое, самое дорогое – стерлядь кольчиком, а жене его, милейшей Кире Максимовне (кстати, она и в самом деле была приятна лицом и изящна манерами), – мусс из рябчиков с земляникой.
Но Савицкий виду не подал.
Потом выпивали, потом даже расшумелись. Савкин, вытащив Савицкого из-за стола, закричал ему и всем: «Поем дуэтом! Нашу, школьную, особую, Савко-Савицкую!» – и начал:
Савицкий, куда деваться, подхватил, и они пели уже вдвоем, приплясывая:
– Эх! Как стелька пьян! – Савкин притворно зашатался, схватил со стола бутылку, хлебнул из горлышка, протянул Савицкому. – Пьян!
Тот, куда деваться, сделал несколько глотков и тоже изобразил пьяного.
Все зааплодировали.
– Брат! – сказал Савкин, с размаху обняв Савицкого.
– Брат! – Савицкий поцеловал его в щеку.
После кофе Савицкий подошел к Савкину, поблагодарил и сказал, что они с Кирой Максимовной, пожалуй, пойдут.
– Да, и кстати… – он полез в боковой карман.
– Ни-ни-ни! Вы мои гости!
– Мы? – поднял брови Савицкий.
Савкин понял.
– Вы все! – он простер руки к столу и к диванам. – Вы все сегодня мои гости, ты понял, Павлуха?
– Понял, Пауль. До свидания.
– До свидания, милейшая Кира Максимовна! – Савкин снова склонился к ручке. – Не забывай, Павлуха! Пиши, звони по телефону, просто заходи, если что!
– И ты! Если что! – рассмеялся Савицкий.
Обнялись.
Через час с четвертью Савкин возвращался домой. Его лимузин остановился на перекрестке, там был какой-то не шибко дорогой ресторан с широкими окнами. От делать нечего Савкин всмотрелся в людей, сидевших у окна, и даже глаза потер, изумившись. Там за столом сидел Савицкий с женой. Перед ними стояли бутылки с пивом. Савкин два раза стукнул в стекло, отделявшее его от шофера. Это был приказ остановиться.
Он вышел наружу, подошел к окну. Да, это был Савицкий, и это была его жена.
– Тьфу! – громко сказал Савкин и вернулся в автомобиль.
Шофер ждал его у дверцы, на всякий случай. Подсадил под локоток.
– Домой! – скомандовал Савкин.
Но через два квартала передумал. Велел ехать обратно.
Вошел в этот ресторан.
Савицкий с женой уплетали толстенную кулебяку, запивая пивом.
– Вам не понравился мусс, любезная Кира Максимовна? – спросил он. – А тебе, Павлуха, стерлядка не по вкусу? Или мало? Не наелись – дозаказали бы. Вы ж мои гости!
– Неужто обиделся?
– Просто интересуюсь.
– Сейчас объясню, хотя довольно смешно и чуть стыдно! – сказал Савицкий. – Но мы же друзья детства. Савка! Тут вот что. У тебя всё вкусно, да. Хотя порции маленькие. И слегка чопорно. Но не в том дело… – и он замолчал.
– В чем же дело-то? – спросил Савкин.
– Возьми пирога кусок. Пива заказать?
– Пива давай. Пирога мне сам отрежь. Ну? Дело-то в чем?
– Мы с Кирой Максимовной подумали – а вдруг у тебя вечер на немецкий лад? Каждый сам за себя. Так же бывает, и очень часто. Мы ассигновали на это некоторую сумму из семейного бюджета. А потом оказалось, что мы эти деньги сэкономили. Вот и решили их потратить!
– Ой, врешь!
– Вру! – согласился Савицкий. – Решили посидеть свободно. Без министров, ты уж извини. Вон тебе пиво несут. Только не вздумай платить, ты мой гость.
– Спасибо. Я пойду.
– Пиво с собой возьми.
– Ты что, дурак?
– Не обижайся.
– И ты не обижайся. Обнимемся.
– Обнимемся. Прощай. Если что, я твой друг.
– Спасибо.
Савкин вспомнил эту последнюю фразу Савицкого через несколько лет и написал ему письмо, уже ни на что не надеясь. Письмо, однако, дошло до адресата, и Савицкий, немного рискуя, всё же заменил Савкину расстрел на бессрочную ссылку. Однако Савкин умер через четыре года от истощения, цинги и пеллагры. Что он вспоминал перед смертью? Наверное, ничего, потому что много месяцев был как безумный от голода. Самого Савицкого расстреляли двумя годами позже. Он, как ни странно, тоже ничего не вспоминал, потому что у него было воспаление легких, кашель, жар, бред, но вылечивать его не стали, разумеется.
Остается вопрос: когда это всё было?
Да какая разница? Этот милый вечер в ресторане был – то есть мог быть – в 1916 году, перед самой революцией. Или в 1925-м, при НЭПе. Ну или… Впрочем, ладно.
Клофелинщица и гад
Зашли в номер.
– Как тебя зовут хоть?
– Саша, – сказала она.