Смелая женщина до сорока лет

– Почувствовав это, я нажал на клавишу на прикроватной тумбочке. Дарья Николаевна отозвалась сию секунду. «Утренняя нега!» – произнес я наш пароль, она нажала отбой, и буквально через несколько мгновений я услышал сладкий топот босых ножек по паркету. Приоткрылась дверь спальни, и вбежала девушка – да, именно вбежала, таков был ритуал, – юная, стройная, но с красивой фигуркой, вы понимаете, ммм? – с распущенными по плечам светлыми волосами, почти голая, то есть в одной только футболке, она улыбалась мне – и вдруг! И вдруг упала! Запнулась за какую-то дурацкую складку на ковре – беспомощно взмахнула руками, потому что ковер резко поехал по паркету… И она упала лицом, прямо щекой и немного носом – упала на угол мраморной доски старинного комода – у меня спальня была такая, антикварная… Кровь хлынула, на ее чудесные губы, на белую короткую футболку и даже на живот. Она тоненько заплакала от боли и страха. Боже! У меня всё разбилось и переломилось внутри, я почувствовал такую боль, жалость и раскаяние, и нежность к этой девушке… И я закричал: «Скорую! Врача! Немедленно!» – и подбежал к ней, не стыдясь того, что сам был голый… и моя мужская энергия сразу как-то сдулась, да. Но зато проснулась невесть откуда взявшаяся любовь. Да, любовь, я настаиваю! Я закутал ее в простыню, я отирал ее кровь рукой и вытирал руку о свое тело, я обнимал ее, дрожащую и плачущую, я целовал ее в макушку и шептал: «Милая, милая, сейчас, не бойся…» Дарья Николаевна вызвала скорую, подозревали перелом носа, я – вы не поверите! – пригнал переносной рентген, я не считал денег – сделали снимок, законопатили ей нос специальными пробками, из длинных полос ткани, вымоченных в каком-то желтом растворе. Известный лицевой хирург всё сделал, я его тоже срочно вызвал к себе домой… И вот всего через три часа она, обмазанная йодом, перевязанная, с наклейкой на скуле и с этими смешными хвостиками из ноздрей, переодетая в свежее, в длинную ночную рубашку… Она лежала в моей постели, а я лежал рядом, осторожно держа ее руку, перебирая ее пальцы и уверяя, что до свадьбы заживет…

– Зажило? – спросил я.

– Да, разумеется, – сказал он. – Я женился на ней. Не то чтобы я хотел искупить какую-то вину. Хотя, может быть, и это. Но это не главное. Я на самом деле в нее влюбился. Меня просто ломало и крутило от нежности и страсти.

Я велел Дарье Николаевне щедро расплатиться с остальными девочками и стал погружаться в новую счастливую жизнь. У нас родились дети. Трое. Девочки-погодки и потом, еще через два года – мальчик. Она окончила институт, я все оплатил по высшей ставке. Завела небольшой бизнес. На мои деньги, разумеется. Я не уверен, что она вышла в ноль. Так, развлечение. Но я был только рад. Любила ли она меня? Не знаю. Временами, наверное, все-таки да. Взгляд, вздох, объятие – не обманешь. Наверное, она чувствовала благодарность. Хотя я благодарности не требовал, это ведь низко – делать добро, а потом напоминать. Я ее любил! Любить-то любил, но – тоже как-то неправильно. Как Раскольников Соню. Не ее любил, а страдание человеческое. Смешно, правда?

– Чего ж смешного?

– Того смешного, что к ней постепенно переходили доверенности на все мои счета и вклады… Дарья Николаевна этому не препятствовала. Наоборот, она будто бы была на ее стороне. Оно и верно. Мне уже было за шестьдесят, а ей – едва тридцать. Надо не о себе думать, а о ней, о детях. Дети, разумеется, учились за границей. Она часто к ним езживала, пару раз и я съездил… Вот… А потом…

И он замолчал.

– И что потом? – поторопил я, тем более что с моей ногой уже всё было в порядке – я нашел этот чертов камешек, вернее крупную песчинку, которая застряла где-то сбоку, ближе к носику туфли.

– А потом, – грустно рассмеялся он. – А потом, когда у нее в Лондоне появился «один человек», оказалось, что в моем доме уже нет ничего моего. Включая сам дом, то есть квартиру. Всё уже принадлежало ей и детям. Моего осталось только пиджак «Джеф Уотерс» и ботинки «Грейсман». И домашние брюки. Как говорится, ушел в чем стоял. Точнее сказать, меня выгнали.

Он встряхнул свою черную сумку-торбу. Раздалось жестяное бряканье, и, как будто нарочно, мимо нас прошел какой-то парень, на ходу допивая пиво; он собрался бросить пустую банку в урну. Мой собеседник лебезящим тоном попросил: «Баночку сюда, если не трудно!» Прихлопнул ее ногой, сплющил. Кинул в сумку.

– Сочувствую, – сказал я.

– Правда?

– Правда. Хотя несколько странно. Вы же ее осыпали благами, а она вот так. Трудно поверить, что человек, что женщина, пускай даже… – я запнулся, хотел сказать «бывшая проститутка», но нашел нужные слова: – пускай даже с такой сложной биографией, может быть настолько коварной и неблагодарной… Очень странно. Почти невероятно.

– Да она тут ни при чем! – воскликнул он. – Это Дарья Николаевна! Моя помощница, почти что няня с юных лет!

– Да ну?

– Вот, вот, вот! – он залез во внутренний карман пиджака, вытащил потертый конверт, достал письмо, протянул мне и тут же отдернул: – Нет! Я лучше сам прочитаю. Вот, слушайте: