Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни

Еще через пятнадцать минут надо будет проверить его жизненно важные показатели снова, после чего интервал увеличится до получаса. Я могла бы попросить заняться этим одну из санитарок, однако с этим лекарством и с этим пациентом мне хотелось бы проследить за всем собственноручно. Когда я знаю в точности все, что происходит, это создает иллюзию хоть какого-то контроля над ситуацией.

Я начинаю делать запись в нашей электронной системе учета: пишу о том, как приступила к введению ритуксана, описываю состояние мистера Хэмптона, отмечаю, что вместе с ним в палате его сын. Я пишу ЖПС: жизненные показатели стабильны. После этого ввожу конкретные значения жизненных показателей, указывая рядом точное время их измерения. Сегодня мне повезло: я смогла оценить их в положенное время. В противном случае мне пришлось бы бороться с собственной совестью, чтобы решить, что записать: настоящее время снятия показаний или же тот час, когда я должна была их снять. Это еще одна из ситуаций без выигрыша, в которые то и дело попадают медсестры. Нам не следует врать при составлении отчетности, однако мы не можем находиться в двух местах одновременно, из-за чего порой сталкиваемся с моральной дилеммой. Я переживаю о том, что если начну врать по мелочам при составлении отчетности, то в конечном счете стану нормально относиться к небольшой, безобидной лжи. Мне не хочется брать в привычку подделку отчетности, даже если речь идет о таком, казалось бы, пустяке.

Я заглядываю на вкладку с предписаниями – ничего нового, – перехожу к списку задач и вижу… Я напрочь забыла заполнить электронную форму, подтверждающую, что Дороти вернулась домой.

Я уже прикрепила документы на выписку к ее медкарте, однако бумаг недостаточно – нужно еще заполнить все в электронном виде. Я набираю на клавиатуре коротенькую заметку, подтверждающую, что Дороти покинула больницу в инвалидной коляске, а также, что она «подтвердила понимание» данных ей при выписке инструкций. После этого я заполняю электронную форму на выписку/перевод, отмечая, что она планировала покинуть больницу в личном автомобиле (а не на «Скорой») в сопровождении своего мужа, и направилась домой. Это самый настоящий апофеоз отчетности ПСЗ.

Мой телефон звонит. У Нэнси, старшей медсестры, новая информация по Ирвину. «Скорая» уже выехала, однако она не знает, когда именно. Я смотрю на часы. Уже почти полшестого. Скорее всего, мне придется принимать Ирвина одновременно с отправкой Шейлы в операционную.

Мы держим в руках бесконечность жизни наших пациентов, однако я просто физически не могу держать приходящего Ирвина и уходящую Шейлу одновременно в двух своих руках, хотя, возможно, у меня и не останется другого выбора.

– Есть ли у него жар, боли?

– Я не знаю. Это все, что они мне сказали. Как бы то ни было, у них на пути повсюду работы на дороге, к тому же сейчас самый разгар пробок. Думаю, нет смысла ждать их раньше чем через час.

Она вешает трубку. Я смотрю на телефон. Необязательно быть такой вот бесцеремонной, однако от напоминания про пробки мне стало несколько легче.

Хотя постойте. Нэнси же собиралась уйти пораньше, так ведь? Может быть, ее задержали и она пытается поскорее со всем разделаться, чтобы пойти домой, – досадное, должно быть, чувство. С ней в роли старшей медсестры приходится нелегко, однако я все равно ей капельку сочувствую.

У Ирвина ягодичный абсцесс – «нарыв на заднице». Не будь я озабочена предстоящей операцией Шейлы, со временем проведения которой мы так и не определились, я бы, наверное, рассмеялась. Смешного тут мало, и я уверена, что ему больно, однако именно так сказал бы мой папа. Еще он любил говорить что-нибудь вроде: «Смотри не обделайся». Или уж совсем вульгарное: «Просто подержись за свой стручок», когда ему казалось, будто кто-то ведет себя слишком нетерпеливо.

– Все нормально. Я в порядке! Можете остановиться прямо здесь, – слышу я голос Кандас, возвращающейся из радиологии. Она хочет слезть со своей каталки в коридоре, не дожидаясь, пока сопровождающий санитар довезет ее до палаты. Санитар старше меня – у него седые волосы и очки в толстой оправе. Монотонным голосом он с ней спорит.

– Таковы правила. Я должен вернуть вас в палату. Нельзя слезать в коридоре.

– Останови уже, останови!

Кандас свешивает ноги с каталки, слегка подпрыгнув, чтобы поставить на пол обе ноги.

– Это моя палата. – Она показывает на дверь. – Мы уже приехали, так что я слезаю.

Санитар смотрит на дверь.

– Это ваша палата?

– Да, это моя палата. – Он хмурится и издает какой-то шипящий звук.

– Хорошо. Вот ее медкарта, – он протягивает ее мне.

– Вот, вы снова в своей палате. – Взглянув в последний раз на Кандас, он разворачивается и начинает неторопливо толкать каталку перед собой по коридору.

– Они там внизу были со мной не очень-то милы. Совсем не милы, но теперь я хотя бы знаю наверняка, что катетер в порядке.

– Это хорошо. Я рада. – Я пытаюсь улыбнуться, однако уверена, что получается не очень-то искренне.