Смена

Короче, пришлось согласиться. Став полноправной бенефициаркой моей полки, цыганка просияла и уже четко сказала: «Там, куда едешь, встретишь любовь. А через три дня, как познакомишься, будете целоваться». «И чё, на этом всё?» – хотела спросить я, но дерзить цыганке – дело сомнительное. Не стала. А спросить, сейчас понимаю, стоило, потому что слова оказались пророческими. Но про это потом. Сейчас про другое, про важный день – день нового заезда.

***

Смена, о которой пойдёт речь, была для нас третьей по счёту. Мне дали отряд плюс-минус тринадцатилеток. Это, я считаю, меньшее из зол. Под двумя остальными подразумеваются ярко накрашенные девицы и басящие амбалы в возрасте с 15 до 17. И малыши от 7 до 11. С ними совсем как-то боязно. Хрупкие, докучливые зверята. Отряд был смешанный, 19 человек. Прямо как в той песне про грустную статистику. Три Кати, две Маши, по одной Оле, Марине и Юле. И ещё один, кроме меня, объект сумасшедших родительских фантазий – Иванова Джульетта Петровна. Из мальчиков было два близнеца – Всеволод и Лука. Рыжие, веснушчатые, кривозубые с бесстыжими глазами. Кроме них – заикающийся Ваня с Чукотки, картавый Стасик, вечно сонный и вечно голодный Федя (в последствии – Кекс), очень громкие Денис и Петя, говоривший исключительно на мате Толя и коренастый Жорик. Жорик носил бежевые бриджи, майку-алкоголичку и крутил на пальце длинную цепочку со связкой ключей, являя собой точную версию своего отца в уменьшенной разве что ширине. Дать ему в руки борсетку – перепутаешь с таксистом. Он сразу предупредил меня, что матерится с шести, курит с восьми, а бухает едва ли не с рождения и что своим привычкам в лагере изменять не собирается. Милостиво согласился делать это за территорией. Конину с папкой глушим в гараже по пятницам, ясно, да? «Да и на здоровье», – ответила я. Жорик, не обнаружив потенциальное поле для конфликта, отправился участвовать в делёжке кроватей – лагерный baptism of fire, с первого же дня, увы, устанавливающего вожака стаи. «Чур, моя у окна» – гаркнул Жорик и ловким обезьянним прыжком долетел до самой козырной кровати – угловой, у стены, смотрящей на море. Несогласных с выбором Жорика не нашлось.

Память на имена у меня жуткая, поэтому в первый день я придумала вести в телефоне заметки, куда потом подсматривала:

Стасик – невысокий, в фиолетовых сандалиях, смешно подковыривает в носу.

Марина – одевается, как Бритни Спирс.

Жора – попросил сгонять за «Беломором».

Найди кто-то подобную заметку, меня бы, наверное, четвертовали. Я их поэтому не берегла – удаляла после очередного заезда. Заметка отправлялась в корзину, а вместе с ней имена, лица и истории детей. Они исчезали из моей памяти охотно. В отличие от других вожатых, я вообще ни с кем не сближалась. Удивлялась тому, как искренне Люська ревёт при расставании. Тому, что Ане не лень провести ночь за плетением десятков прощальных фенечек. Тому, что Надя после конца смены смотрит инстаграмы детей. У меня внутри не было ничего. Пустота. Белый лист. Однако в этот раз всё повернулось иначе.

Юлю я выделила из толпы с первых минут знакомства, честное слово. Она была обычной девчонкой, про каких сразу понятно, что из неблагополучной семьи. Заношенные футболки в катышках, походка опасливая, крадущаяся. Юбка длинная, старушачья, совсем не-девичья – как не наступить на подол? Чёрные, явно чужие носки с парусящими пятками, вечно обкусанные губы в краторах герпеса. Всё время лохматая, с торчащими как у Эйнштейна проволочками волос, бахромой погрызенных многоугольником ногтей и полоской черной грязи под ними. Но было что-то ещё, цепляющее – нет, не взгляд, – и это не давало мне покоя весь день. Только заметив, что Юля несёт в душ мужской шампунь, я поняла, в чём дело: запах. Запах. Вонючий запах Nivea, который обычно слышится от папы или дедушки, но никак не от девочки 14 лет.

– Юля, а зачем тебе мужской шампунь против выпадения волос?

Юля посмотрела на содержимое видавшего виды пакета удивленно, будто сама не узнавала его.

– Ой. А я не заметила. Меня папа просто собирал. Он со смены был и на работу другую опаздывал.

– А мама что же?

– А мамы нету. Мама не с нами.

Я не знала, что ответить. Казалось, что и так позволила себя тысячу бестактностей, не сумев противостоять любопытству. Поэтому не ответила ничего, молча протянув ей единственное, что могла дать в тот момент, – ополовиненную бутылку ванильного мыла. А через пять минут уже летела в ближайший супермаркет, где кидала в корзину всё розовое, клубничное, мармеладное и прочее милое, принятое считать “женским”. На ознакомительных планёрках нас довольно серьезно стращали по поводу нарущения субординации, но в тот момент мне было всё равно.

Мысли о Юле не давали мне покоя весь первый день заезда. Не покидало ощущение, что я её уже где-то видела.

Но где?

Ваня

– Кто насрал в душевой поддон?! Я спрашиваю: кто насрал? Ктоооо?! Кто, сука, насрал в душевой поддон?