Смена караулов

Через год с лишним она уступила. А еще через несколько лет он был назначен временно исполняющим обязанности директора проектного института, и они переехали в областной центр. Здесь Римма Степановна пошла в гору: заведовала отделом в горкоме, откуда ее выдвинули в облисполком. Ну, а теперь и вовсе поднялась высоковато — начальник областного управления культуры. Он же, Двориков, как был главным инженером треста, так и остался. Изволь довольствоваться тем, что у тебя жена везучая. Нет, никогда не думал он, что окажется в тени преуспевающей жены…

Римма Степановна вернулась из магазина и, ни слове не говоря, занялась ужином. Делала она все в доме только по обязанности хозяйки. А ведь в прошлом было у них что-то настоящее. Но чем дальше, тем реже светило скупое солнце прошедшей молодости. Двориков сначала досадовал, что у них нет детей, которые могли бы скрасить иногда семейное ненастье; и Римма, наверное, была бы другой, более внимательной и к нему и к дому. Она заметно утратила свою былую женственность, хотя на людях старалась выглядеть прежней: актриса, которая не первый год играет заученную роль женщины, вполне довольной своей судьбой. Многие завидовали Римме Степановне, что у нее такой видный муж: красивый, с немного грустным, задумчивым лицом, всегда со вкусом, тщательно одет даже на стройке, среди котлованов и траншей. Он, Двориков, знал себе цену. Не потому ли Римма Степановна и вышла за него в конце концов… Припоминая то время, он был убежден теперь, что была у нее когда-то безответная любовь, вечерние отзвуки которой и сейчас не дают ей душевного покоя. Тут и дети не помогли бы. Наоборот, хорошо, что их нет, — по крайней мере отношения яснее.

За ужином Двориков спросил:

— Признайся, Римма, откровенно: кого ты любила до меня?

Она слегка переменилась в лице, однако ответила игриво:

— Учителя географии в девятом классе.

— Я тоже любил одну математичку, Но то были школьные страсти.

— Откуда у тебя, Виталий, эта поздняя ревность? Говорят, она похуже ранней.

— Тебе лучше знать.

— Не пойму: чего ты хочешь?

— Только минимума — моральной поддержки.

— Ты, Виталий, тщеславный человек, а тщеславным вечно кажется, что их не поддерживает никто, в том числе и жены. Вот сам испортил отношения с Платоном Ефремовичем и терзаешься, что он может испортить тебе карьеру… Так, так, не возражай! Плохо ты знаешь славу. Она женщина кокетливая. Если увидит, что кто-то от нее без ума, годами станет водить за нос.

— Не издевайся.

— Я жалею тебя. Умный, толковый инженер, а ведешь себя…

— Пошла ты, знаешь ли, подальше!..

— Если бы ты сказал мне это тогда, на домне, — печально улыбнулась Римма Степановна и вышла на кухню.

Все. Настроение у него испортилось окончательно. Он не помнил случая, когда бы в таком тоне разговаривал с женой. Были, конечно, досадные сценки, были, но они вскоре забывались. А этого Римма не забудет долго, будет дуться, несмотря ни на какие извинения. Нет ничего тягостнее в доме, как женское молчание. Неприятности на работе — полбеды, но когда им сопутствуют неурядицы семейные, то вовсе не на кого опереться. Ему же, Дворикову, особенно теперь необходима надежная опора в жизни.

Утро выдалось хмурым: наволочь в небе — наволочь на душе.

Двориков явился на работу раньше всех: в тресте никого, кроме уборщицы, не было. Он заглянул в пустой кабинет Горского, неловко потоптался на пороге и хотел уже захлопнуть дверь, как затрезвонили сразу два телефона из той полдюжины, что занимала всю левую часть длинного стола управляющего. Звонили секретарь горкома и Юрий Воеводин. «Подожди минутку, — сказал Двориков Воеводину и ответил Нечаеву: — Слушаю вас, Ярослав Николаевич». В горкоме были недовольны тем, что обе школы все еще не сданы, хотя приближается сентябрь. Двориков назвал несколько уважительных причин и тем навлек на себя двойное недовольство Нечаева. Тот в сердцах напомнил главному инженеру, что Горский лично пообещал закончить к осени не только школы, но и детскую поликлинику. «Раз Платон Ефремович дал слово, то, следовательно, непременно выполнит, — миролюбиво сказал Двориков и глянул в распахнутую дверь — на пороге стоял сам управляющий. — Платон Ефремович как раз вошел. Будете говорить?.. Хорошо, я доложу Платону Ефремовичу»… И взял другую трубку. Но вместо зычного голоса Юрия Воеводина он услышал короткие гудки: каков характерец, не может потерпеть, пока до наго дойдет очередь!

Платон снял легкий плащ, сел за свой громоздкий стол, учтиво освобожденный Двориковым, который в нескольких словах передал ему содержание разговора с Нечаевым.

— Итак, Владимирыч, придется, видно, штурмовать, ничего не поделаешь.

— Успеем ли за неделю?

— Я вчера был там. Кстати, если бы сантехники не подвели, мы, конечно, сдали бы вовремя эти «коробочки». Надо ввести для отделочников вторую, ночную смену. Прошу вас, возглавьте эту операцию, больше какому.

— Хорошо, — сказал главный инженер, подумав со скрытым раздражением: «Держит меня на побегушках, словно практиканта».

— Что это у вас такой кислый вид?

— Разве?

— Я в ваши годы редко унывал.