Эта записка произвела в коридорах Уайтхолла «эффект удара молнии». Харрис, испытывавший опасения по поводу проведения операции на столь большом удалении от баз, тем не менее оправдывал разрушение города, поставлявшего мейсенский фарфор: «Эмоции, разгоревшиеся вокруг Дрездена, с легкостью разъяснит психиатр. Город ассоциируется с германскими оркестрами и дрезденскими пастушками. В действительности город стал средоточием производства средств ведения войны, активным центром государственного управления и важным транспортным узлом. Теперь там ничего этого нет»[1097]
. После войны высказывалась и такая точка зрения: в налете на Дрезден не было никакой необходимости, поскольку до наступления мира оставалось всего десять недель. Однако и в последние месяцы войны вряд ли можно было игнорировать угрозы, исходившие от нацизма: сведения о новом «секретном оружии», последнем «баварском редуте», ополченских отрядах фанатичных молодых «оборотней» Гитлера, пропагандистскую обработку населения в духе борьбы за каждую пядь «фатерланда». Никто не знал, как далеко может зайти фанатизм нацистов и как долго продлится война.3
Бомбардировочный блиц против Лондона и других британских городов в 1940—1941 годах, имевший целью сломать моральных дух британцев, был менее кровавым и продолжительным, чем воздушное возмездие, которое Германия получила в 1940—1945 годах. За время войны на Германию союзниками было сброшено 955 044 тонны бомб. Это, безусловно, деморализовало людей, способствовало распространению пораженческих настроений, усилившихся после дня «Д», хотя они и скрывались из-за опасений подвергнуться аресту. Немцы все больше осознавали, что Германия не только не выигрывает войну, но и терпит поражение[1098]
.Объединенное бомбардировочное наступление, помимо замораживания темпов роста военного производства, оправдывает еще одно обстоятельство: Гитлер был вынужден бросить на оборону Германии огромное количество истребителей, которые он мог использовать в других местах, прежде всего на ключевом Восточном фронте. Перед смертью в лондонском отеле в 1981 году Альберт Шпеер признался историку Норману Стоуну: вследствие бомбардировочной кампании союзников «так много истребителей патрулировали небо над Германией, что их не хватало для Восточного фронта»[1099]
. И он совершенно прав: к весне 1943 года, когда немцам предстояла ожесточенная Курская битва и они остро наждались в вооружениях, не менее 70 процентов истребительной авиации Германии находилось на Западе[1100]. Бомбардировочная кампания заставила немцев снять с наступательных операций треть зенитных орудий и перевести в противовоздушную оборону два миллиона человек, использовать на эти цели 20 процентов боеприпасов, не говоря уже о затратах на сооружение бомбоубежищ и командных пунктов ПВО, ремонтные и восстановительные работы[1101]. «Воздушная мощь немцев на Восточном фронте неуклонно снижалась в 1943 и 1944 годах, — отмечал Ричард Оувери. — Свыше двух третей немецких истребителей были заняты противоборством с бомбардировщиками союзников. К концу 1943 года противовоздушную оборону обеспечивали 55 000 зенитных орудий, включая три четверти знаменитых 88-мм пушек, которые на Восточном фронте с успехом использовались и как противотанковые орудия»[1102]. У люфтваффе теперь было меньше бомбардировщиков: в 1944 году на них приходилось лишь 18 процентов авиастроения, тогда как в 1942-м — 50 процентов, хотя именно бомбардировщики обеспечивали Гитлеру победы на Восточном фронте в 1941 — 1942 годах, громя русские аэродромы, промышленные и военные объекты.В своей автобиографической книге «Третий рейх изнутри», изданной в 1969 году, Шпеер отрицает то, что бомбардировки союзников негативно повлияли на состояние морального духа немцев, утверждая, будто 9-процентную потерю производственных мощностей в 1943 году можно было компенсировать «дополнительными усилиями». Однако он признает: «стволы десяти тысяч зенитных орудий, нацеленные в небо, конечно, могли быть применены в России и против наземных объектов»[1103]
. В 1941 — 1943 годах в Германии выпускалось больше 88-мм и других крупнокалиберных снарядов не для борьбы станками, а для иных, не связанных с танками целей; треть оптической и половина электронной промышленности занимались производством орудийных прицелов, радаров и средств связи для противоздушной обороны, лишая войска на передовых позициях переносных раций и артиллерийских звукометрических станций, которыми уже располагали армии союзников[1104].