Пришлось тормозить. Прямая наводка не удалась — ни одной возвышенности вокруг не было. Взял самый высокий угол прицела. Выпустил две мины. Перелет был значительный, в вилку брать танки немыслимо. Попытался еще раз ускользнуть мимо трех танков, когда они скрылись в лощине. Но гитлеровские танкисты, предвидя этот его маневр, рассыпались веером.
Валентин заметался, надеясь на скорость быстроходной машины. Но веером вдруг стали расходиться, подчиняясь одной воле, и другие вражеские машины.
Клещи! Это был конец!
И тогда Колесников решился. Но коль уж пришел конец, то пусть он будет с музыкой погромче.
План созрел мгновенно. Заметив три воронки от мин, он зашкандыбал по ним одной стороной автомашины, давая понять, что подбит. Потом газанул вхолостую. Мотор уже порядком поизносился и сильно дымил.
Со стороны создалось впечатление, что установке самостоятельно не выбраться. А тут стеганули по кабине справа пулеметной очередью. Пули разбили боковое стекло и прошили крышу кабины. Он решил имитировать тяжелое ранение или смерть, хотя не получил и царапины. Позу выбрал такую, чтобы всё и всех видеть. Эта же поза не мешала ему изготовиться для последнего акта — уничтожения установки с боевым комплектом.
Этот его маневр, кажется, возымел действие. Танки прекратили огонь.
И только теперь к горлу Валентина, как тошнота, подкатил страх: вдруг побоятся приблизиться к нему? Могут ведь издали очередью из пулемета?.. Может, уже целятся? Если так убьют, установка попадет целехонькой в руки фашистов…
Валентин почувствовал, как под пилоткой зашевелились волосы. Хотелось рвануть запал. Но это же от слабости! И приказал себе: выдержка, выдержка! Им не жизнь его нужна, установка.
Вот уже пятьсот… триста метров. Вот, лязгнув треками, остановились передние два танка. И тут же звон металла раздался сзади. Откинулись люки, и один за другим в поле его зрения появились танкисты. Они торопились и что-то торжествующе орали. Справа и слева почти одновременно к боевой машине прижались два танка. Цепляясь за элероны и швеллерные крепления, немцы стали карабкаться сзади кабины на установку.
Колесников внезапно выпрямился. Закричал:
— «Катюши» захотелось?! Получайте, гады!..
В небо взметнулся огромный вихрь оранжевых брызг. Сдетонировали и четырнадцать ракет, прижавшихся к направляющим. Колоссальной силы взрыв разметал танки. Два из них, что стояли по бокам, были уничтожены, третий сильно поврежден. А уйти смог только один.
Таков итог последнего боя Валентина Колесникова.
Эти подробности последних минут его жизни рассказали двое раненых немецких танкистов. Они не подозревали, что водитель страшной «катюши» остался в живых, когда подбили его машину. Один из танкистов сам видел, как брызнули осколки бокового стекла кабины, как забился в предсмертных конвульсиях человек за рулем. А он жил и ждал удобного для него момента.
Член Военного совета армии Иван Иванович Зеленков, когда узнает о подвиге Валентина Колесникова, поспешит в штаб фронта, чтобы догнать и изменить представление к награде. Он убедит командующего армией Зарухина, что Колесникову должно быть присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.
Подвиг Валентина Колесникова как бы поставит последнюю победную точку. В тот жаркий день августа один лишь полк гвардейских минометов, которым командовал подполковник Назаров, уничтожил сорок фашистских танков. Такого еще не случалось за всю войну.
Санитарная машина мчалась по проселку. С обеих сторон расстилались пшеничные поля.
— Самое время косарям на поле выходить, а тут из пулеметов косят, — балагурил Макар.
Впереди слышалась пушечная стрельба, взрывы. Вскоре открылась панорама поля боя. Справа, под уклоном, поле застилал черный дым — горели танки. В километре слева на высотке видны были установки. Видимо, они отошли и били теперь прямой наводкой.
— Танки! Смотрите, танки! — воскликнула Галя и указала в сторону низины.
Макар оглянулся. По пшеничному полю, наперерез мчащейся машине, шла шестерка «тигров». Серия взрывов тряхнула машину.
— Давай к нашим через поле! — заорал на ухо шоферу Макар.
Тот крутанул баранку руля, и машина помчалась напрямую к позициям батареи. Пшеничные зерна дробно, будто град, барабанили в ветровое стекло. Машину подбрасывало, кренило. То справа, то слева фонтаном взлетала земля, и машина кренилась под ударами воздушной волны.
— Маневрируй, голова! — крикнул Макар шоферу.
Машина затормозила около установок. Подбежал солдат, закопченный, грязный, с потеками пота на лице.
— Где комбат? — выпрыгнув из машины с чемоданчиком в руке, спросила Галя.
— Там, — куда-то в сторону гребня высоты махнул рукою солдат.
Запорожец, закусив бескровную губу, сидел на плащ-палатке. Левая рука лежала на коленях, плечо было неумело забинтовано, бинт красный, сквозь него сочилась кровь и капала на плащ-палатку. Правой рукой Запорожец делал расчет в блокноте.
— Вот, — протянул он блокнот старшине. — Батарею сюда. — Кивнул головой на противоположный скат высоты.
— Слушаюсь! — Козырнув, старшина побежал к установкам, на ходу махая кому-то рукой: — Давай сюда!