– Скажите, я еще раз спрашиваю вас, чей приказ мне выполнять – ваш или центра?
– Я решу этот вопрос, – твердо ответил Учитель. – Ваша задача выполнить любой приказ. Вам это понятно? О начале операции вы получите дополнительное указание. А сейчас, вам нужно залечь на дно. Вашу группу усиленно разыскивают поисковые группы СМЕРШ. Запомните, залечь и никакой активности. Это вам понятно?
– Я догадывался, что все эти военные, что бродят в лесу не грибы собирают. И где я должен залечь?
– Это хорошо, что вы не потеряли чувство юмора. А сейчас, расходимся. Встретимся через два дня на этом месте. Направитесь к своим людям через тридцать минут. Не пытайся следить за мной…
Резидент повернулся и бодро зашагал по тропинке. Вскоре его силуэт растаял среди зелени леса. Феоктистов докурил папиросу и направился к месту стоянки его группы.
«Как все быстро меняется, – подумал он. – Сначала одна задача, затем вторая вводная, а сейчас – новая».
Он не сразу нашел место, где его ждали диверсанты. Наконец среди зелени леса он учуял запах дыма и направился в ту сторону, откуда он исходил. Через несколько минут он увидел своих людей, которые сидели около небольшого костра и о чем-то тихо разговаривали.
***
– Зачем он приезжал? – спросил Феоктистова Гаврилов. – Что ему нужно?
Лесник не ответил. Все эти вопросы и само поведение подчиненного, вызывали у него постоянное отторжение к этому человеку.
– Ты что, не слышал, о чем я тебя спросил? – повторил Гаврилов. – Мы здесь все под одним Богом ходим, чего темнить?
– Это ты с кем так говоришь? Со мной? – спросил его Феоктистов, наступив на пулемет, что лежал у ног Гаврилова.
– Что убить хочешь? Думаешь, за меня тебе «Железный крест» на грудь навесят?
Феоктистов посмотрела на лица подчиненных и замолчал. Они явно не приветствовали его вспышку гнева.
– В машину! – скомандовал он. – Чего расселись!
Все быстро забрались в машину, и расселись вдоль бортов грузовика.
– Куда едим?
– Пока вперед, там скажу, – ответил Лесник, передернув затвор автомата.
….. Они уже вторые сутки укрывались в небольшом заброшенном доме, который находился не так далеко от лесного массива. Похоже, раньше этот дом использовали в качестве «Охотничьего домика». Сейчас, одна из стен была обрушена бомбой, стабилизатор которой до сих лежал в метрах тридцати от дома.
– Всем отдыхать! – приказал Феоктистов, взглянув на часы. – Ночью уходим.
– И куда пойдем? – снова задал ему вопрос, Гаврилов. – Может, хватит мотаться. Здесь хоть крыша над головой есть, а в лесу кроме комаров и мошек лишь звезды над головой.
– Куда нужно, туда и пойдем, – огрызнулся Феоктистов.
Гаврилов промолчал, он снял с плеча автомат, положил около ног пулемет и, сев в углу комнаты, принялся чистить оружие. Один из диверсантов захотел запалить костер, но Лесник разбросал сучья и ветки по сторонам.
– Ты что! Запалить нас здесь хочешь? – прошипел командир. – Или соскучился по петле? Гаврилов в охранение, остальным отдыхать!
Мужчина приподнялся с земли и, зло, посмотрев на Феоктистова, вышел из дома. Отойдя метров на пятьдесят от дома, он лег в высокую траву.
«Вот сволочь! – подумал он. – Всем отдыхать, а ты Гаврилов в охранение».
Летнее солнце, запахи разноцветья кружили голову. Он лег на спину и стал рассматривать облака, которые медленно плыли по синему небу. Память почему-то вернула его в июль 1941 года. Расчет его орудия окопался на окраине сожженного немецкой авиацией деревеньки. Тогда день очень походил на этот: синее небо, жаворонки в небе, запах трав, плывущий по полю пшеницы, которое желтело перед ними. К нему подошел командир расчета.
– Гаврилов! Ты почему лежишь? Все работают, роют окопы, а ты валяешься. А ну, встать! Быстро копать окоп.
Он дошел до товарища, который уже выкопал укрытие и взял у него лопату. Немцы появились внезапно, они шли цепями по нескошенному полю, не стреляя. Шли тихо, и от этой тишины всем стало страшно. Первая по ним ударила пехота. Кто-то поджег пшеницу, и это заставило немцев отойти назад.
– Сейчас попрут, – произнес командир расчета и словно в подтверждении его слов, по ним ударили минометы.
Мины падали сначала далеко в стороне, утюжа окопы пехоты. Где-то недалеко заревели моторы, и на поле выкатилось около десятка танков. Танки шли на предельной скорости и расстояние между батареей и ними быстро сокращалось.
– Огонь! – скомандовал сержант и орудие грозно рявкнув, выкинуло из себя стальную болванку.
Второго выстрела не последовало. Снаряд, выпушенный из немецкого танка, опрокинуло орудие, и разбросал в разные стороны расчет. Гаврилов лежал недалеко от орудия и силился поднять голову. Было уже тихо, и лишь была слышна гортанная речь немецких солдат, которые добивали тяжелораненых бойцов. Кто-то заслонил ему солнце, он открыл глаза. Перед ним стоял немецкий солдат. Он был молод, его тонкая шея как-то неестественно торчала из ворота кителя. Он поднял автомат и направил его на Гаврилова.
– Найн, – вспомнив первое попавшее ему немецкое слово, произнес он.