СМЕРШ и НКВД

Но водитель наконец-то смикитил, что нас долго нету. А он не видел, когда те входили: они — с заднего крыльца. Он вскочил в эту хату — стоят два к нему спиной. Раз! — с автомата прикончил. Мы тогда выбежали, засели в кусты, смотрим — ничего нет. Вернулись, обыскали — и у одного нашли пять красноармейских книжек! Значит, они уже убивали красноармейцев и собирали книжки. И еще у одного — инструкция, как строить схроны. Укрытия. Я — к командующему бригадой: доложили об этом факте. А еще перед этим был случай, когда в одной хате отделение в семь человек было все вырезано. Значит, мы поняли: дело рук украинских националистов. Команду дал, телеграмму: повысить бдительность охраны и так далее, подозрительных задерживать… постарался такую серьезную телеграмму дать.

Как вы узнали о начале войны с Германией?

Когда я в Черновцах работал — перед самой войной, — поехал на границу с задачей на два-три дня: проверить, какие там есть немецкие части. Мы под этот вариант имели агента хорошего (у него родственники были там, за границей)… И фотоаппарат. А если через границу меня пропускать — надо договориться с пограничниками, выбрать место, когда и так далее, рекогносцировка… Вот я приехал — а на рассвете уже пошли боевые действия: по заставе огонь и так далее. Ну, я — не пограничник, но думаю: что я уеду? — скажут: «вот, струсил». Я остался… дня три там вместе с пограничниками. Еще советский народ не знал о нападении Германии, а я уже держал бой…

Это к чему говорю? А войну я закончил в Берлине, был в зале подписания капитуляции. Еще народ не знал о Победе, а мы уже по сто граммов тяпнули. Вот такое у меня в жизни получилось. [Смеётся.]

В Черновцы прибыл — по мне стреляли. Значит, не всех мы арестовали. С подвалов, с чердаков тогда… лежат — фуражку пробили… ну и так далее там. Я — сразу с просьбой в Особый отдел: в Вооруженные силы, в армию! Сразу как-то этот вопрос решился — и где-то 1 июля нам дали направление в Одессу, Одесский военный округ. Я и еще человек шесть-семь. Это только июль месяц, еще немец там не был. Мы добирались тяжело. И всякими машинами попутными, и пешком…

А было такое, значит, в начале июля (это ошибка была): напечатали в газетах, что немецкая разведка забрасывает своих агентов в форме офицеров НКВД. А я ведь — в форме НКВД пока еще, не в армейской! И вот я в Кировограде отличаюсь от местных: форма такая новая… Меня задерживает группа. Я говорю: «Ребята, я же вот!» — «Ага, какие Черновцы?! Давай тут с ним расправимся!» Я: «Да вы что?!» — «Нет-нет, давай!» Тут скопилась целая толпа. А там шел один работник местный, он меня уже видел, говорит: «Давай я тебя заберу, пошли вместе. Так, он со мной идет!» Потом я уже подошел к часовому — удостоверение, он: «Тю…» Я говорю: «Да, сотрудник». А были случаи, когда вот так сотрудники погибали действительно. С ходу — раз! — и все. Народ злой был там и так.

Прибыли где-то числа 10 июля. Я там стал уже старшим уполномоченным. И — первая бомбежка, серьезная такая. Там гостиница «Красная» была, обком партии, этот театр такой знаменитый на всю Европу был — туда тоже попала бомба. А тут начальник отдела округа, полковник Перминов, в конце июля собрал состав: говорит, что Одесса будет окружена. И мы, Одесский округ, все эвакуируемся. Останутся тут работники, образуют Особый отдел Приморской армии. «Я, — говорит, — не буду назначать. Кто добровольно хочет остаться?» Ну, я в числе первых и вызвался.

И уже округ ушел, а я остался в Особом отделе Приморской армии. Одесса была окружена 5 августа: полная блокада. Мы занимались работой, выявляли агентуру и дезертиров.

Потом такой район — Дальняка, это километров десять от Одессы; там была 25-я Чапаевская дивизия. Вообще войск было мало: три дивизии всего. Ну, авиационный полк, еще части… примерно 42 тысячи наших. Против — румынская армия вся и немецкие части. Ну, румыны — вояки плохие, били их страшно. Было это все в районе Дальняка. Там я вот так выходил [Зажимает нос.]: вонь стоит, они в этих шапках таких… одежда такая плотная… даже можно лежать на голой земле сырой — и ничего, не простудиться. Но вояки — плохие.

Там моряков было много со списанных боевых кораблей: одеты в армейскую форму, но когда идут в атаку — расстегнут воротничок, тельняшка видна, бескозырку в зубы, чтоб «полундра» — и вперед. И вот я там впервые пошел в атаку. Я же не буду сидеть! И до сих пор помню: бегу, смотрю — десять человек лежат. Я думаю: «Чего же они лежат, чего они не бегут?!» Потом — доходит: «Это же убитые!» Вот так, значит, первая такая атака…

Мало кто знает, но в сентябре 1941 года положение было страшное… была опасность, что немец займет Одессу. В Военный совет — телеграмма Сталину, что положение тяжелое, есть угроза захвата. Буквально теперь об этом, правда, не пишут, но через два-три часа — от Сталина телеграмма: «Прошу героических участников обороны Одессы продержаться два-три дня. Будет подкрепление». Верховный командующий! — не требует, не приказывает, а просит.