И вот командиры взводов в окопах солдатам говорят: «Ваня, Сталин прислал телеграмму, просит продержаться два-три дня». Так вот эта просьба — в психологическом плане — она воздействовала сильнее, чем приказ стоять насмерть. Продержались три дня, пришло подкрепление из Новороссийска — и все, продержались!
Ну, было, конечно, положение тяжелое, потери были и так далее. И 1 октября Сталин дал команду Одессу эвакуировать. Почему? Потому что немец подходил к Перекопу и была угроза захвата Крыма. А если займет Крым — Одессе точно каюк. Ну, что? Из Одессы раненых — куда? В Крым. Боеприпасы — откуда? С Крыма. Ну, и другие… В общем, Сталин дал команду. И наша задача состояла в том, чтобы противник не знал, что мы готовимся эвакуироваться. Иначе, если он узнает, он тогда «на плечах» ворвется… все, потеря будет сплошная.
Мы проводили большую работу: заслали там женщин под видом «к родственникам», немцы их опрашивали — они говорили, что там окопы роют, войска идут, настроение боевое, то есть об отходе и никакого намека нет. Один мальчишка там тоже был заброшен. Мы его зарядили: «Давай, говори им вот то-то, то-то там…» А потом по нашему указанию к машинам, идущим к фронту, деревья привяжут — пыль столбом: вроде «войска идут». В общем, полная дезинформация была. Сработало. И 16 октября 1941 года — все войска были выведены до одного, все. Каждому полку был известью проложен маршрут в порт, там уже — пароход, все организованно… и лошадей, и все забрали. Вывели полностью.
А чтобы была иллюзия, что войска на месте — где-то пулеметчик, автоматчик — стрельбу вели… все-таки — вели. И пришли боевые корабли в Одессу, громадные. То есть показать, что оборона — на месте, живет и никуда не уходит.
Ничего не знал противник, целые сутки потом боялся входить в Одессу: думали, что это какая-то игра со стороны русских. А потом вошли — а там был дом такой известный, и они устроили в нем пьянку человек на пятьсот… а мы заранее сработали, заминировали в подвале… потом — кнопку, и — всех.
Что интересно, 16 октября 1941 года я в числе последних защитников оставил Одессу. На Севастополь. А 10 апреля 1944-го я с войсками первым в Одессу вошел. И сейчас я — единственный во всей стране, который последним ушел и первым вошел. В Одессе обо мне знают. Они в газетах печатают портреты мои, такую и мне прислали… когда там праздники — вспоминают, желают здоровья…
Вот приглашали приехать: «Вроде ж вы — Почетный гражданин Одессы!» Я говорю: «Ребята, я приехать-то, может, и приеду, а — уеду ли?» Потому что приехать — я же не буду сидеть: надо поехать в район Дальняка, там выступать, потом приемы… Это же все нагрузка. А все-таки же мне 95 лет… В общем, отказался. А они — и на день рождения мне прислали, и в общем, звонят, и так далее.
Под Севастополь, значит, пришли, и — сразу войска на Перекоп. Потому что там уже было известие: немец ворвался на Перекоп, идет на Евпаторию. Уже грабят Крым направо и налево.
Петров был командиром 25-й Чапаевской дивизии, а командующим был Сафронов. Но он заболел, и буквально за два-три дня до эвакуации этот Петров стал командующим. Умный! Он участвовал в бою, и потом у него голова стала так вот.
А я оказался в районе Керчи. И вот мы в ноябре 1941 года через Керченский пролив эвакуировались на Кубань, хотя там можно было держать оборону. Там был Кулик, маршал, он должен был ее обеспечить. Но по его вине мы в конце октября оставили Керчь. Ее можно было держать, а он проявил такое… вообще развратный был тип. Проявил трусость, потерял звезду Героя и так далее. Потом его вызывали в Москву, разжаловали до генерал-майора, понизили в должности, а потом в конце концов расстреляли. У меня дело и на него было, и на других, и на Жукова в том числе. Я там много знаю…
Так вот, тогда мы оказались в районе Крымска. Потом я был с батальоном на Тамани. А потом — 1942 год — Керченско-Феодосийский десант знаменитый, первый крупный десант. Значит, освободить Керчь и весь полуостров: Феодосию и так далее. Ну, какая там техника?! Баржи! Вечером — поплыли. А из Азовского моря — течение сильное, льдины: думаю, могут цокнуть — и утонет. Подплыли к Керчи на рассвете, немец не ожидал. А пирсов — никаких нету: по грудь в морскую воду бросались, температура — пять-шесть градусов! Я, конечно, там легкие застудил и потом мучился здорово: и воспаления, и бронхиты. Сейчас, правда, уже вроде ничего особенного.