СМЕРШ и НКВД

Ну, что делать… поставил на край пирса, левой рукой за грудь, пистолет… и он — на моих глазах поседел, стал седой. А тут снаряды летят, мины рвутся, пули, грохот. Я ему: «Слушай, полковник, я выстрелю!» А у меня что-то тут сердце дрогнуло… «Выстрелю — мимо, а ты туда падай в воду, как будто убитый». Я так выстрелил, чуть толкнул его — он упал в воду. Дальнейшей судьбы его не знаю.

А тут через некоторое время — уже опять: все, конец, уже вот снова немцы подошли. Да что ж делать?! Надо опять стреляться! Ну где?! Нужно на пирсе. Сел на него только, а тут — мотор: «пых-пых-пых»… Последняя рыбацкая! А он уже знал меня. Меня ребята с рук бросили, сели, говорю: «Быстро!» И — уже по нам прицельный огонь, обстрел. Значит, человек пять было убито примерно или шесть — не помню… раненые… а там был какой-то ящик с инструментами небольшой — я как-то изловчился, изогнулся так, лег… в общем, остался жив.

Подходим… там такая коска — Чушка называется — идёт в море километров на пятнадцать. Где пятьдесят, где сто метров, песок такой мокрый… ну, подплыли — я бросился на него… спал — не знаю… может, часов двенадцать… или сколько. Открыл глаза — Керчь видно. Горит, дым стоит… Ну, что делать? Надо идти в Краснодар: там же этот фронт… Северокавказский. Пешком. Там еще кордон Ильича. Ага: колодец, ведро. Смотрю — вода! Дно — видно! Ты смотри, какая вода такая чистая! Я как прильнул к этому колодцу! — пил, пил вот так… а потом — пешком: этот… Темрюк, по-моему, Глубинка и — в Краснодар. В Краснодаре мне еще: «Удостоверение!» — «Нате».

И под Темрюком — по-моему, старший лейтенант… или капитан… и два солдата: «По приказу командира дивизии — сдайте пистолет!» Я говорю: «Я не офицер вашей дивизии — и приказ ее командира мне не закон. Пистолет сдавать — не буду!» — «Тогда мы вас арестуем и силой отберем оружие». Я говорю: «Если вы такие действия предпримете — я, как офицер Особого отдела, применяю оружие». Достаю пистолет. Они так переглянулись… а я пошел. Ну, думаю: стрельнут? Нет, не стрельнули. А вообще — это уже было практикой на других фронтах: когда части отходили, командиры там, которые шли, — у них отбирали… и расстрелы были, и убийства. Это неправильно. То есть «вы — бежите, а мы, дескать, остаемся — давай оружие». Вот такая вещь.

Когда я получил направление в 32-ю дивизию, побыл там двадцать дней. Потом — команда мне: в Мечетинскую. Станица под Ростовом. Там — Особый отдел 51-й армии. Старшим уполномоченным. Отделение, которое руководит всеми дивизиями, корпусами, — это важное отделение. Прибыл в Мечетинскую за четыре дня до сдачи Ростова. Если бы позже — я бы не знал, что бы я делал. Еще не был в ней — у меня что-то ноги заболели. Ну вот сидел там под Керчью в окопах — и не могу снять сапоги. Ребята пришли, девчушки — не могу! Одна там, Тоня Хрипливая, ножницами разрезала, а там — вшей! «Ты, Ленька, когда купался?» — «Да я не знаю, я не помню…» И девки меня стали тащить в сарай. Я говорю: «Куда вы, елки-палки?!» — ругаюсь… Затащили в сарай, раздели — и начали купать. Вода холодная, мочалка… И — потом принесли белье. Главное — чтобы вшей не было! Все, что должны были, все заменили. Если хоть одна гнида останется — вши опять пойдут. Вот я так вздохнул… хоть как-никак все-таки искупали… думаю: ну, спасибо! Они уже потом, позже, уже когда наступление, зовут в баню: «Леня, пошли с нами, ты теперь наш, ты у нас свой». Ну так уже, в порядке шутки…

А тут — пошло уже: значит, сдали Ростов… приказ Сталина 227-й… острый приказ такой, тревожный. Чувствуется — писал сам: его почерк, его рука… значит — создать заградотряды, штрафные роты, батальоны и так далее. Мы стали зондировать реакцию личного состава на приказ — только все положительное!

Но были отдельные замечания… какого порядка? Приказ опоздал, надо было раньше издать, когда сдали Харьков. Перед этим — Харьков был сдан, там 30 тысяч в плен попало. Вот тогда надо было издавать приказ. Это — одно замечание.

Второе: нет четкого определения, за что в штрафные роты и за что в штрафные батальоны. За что? Там просто написано: «За проявление трусости и за сдачу боевых позиций без приказа», вот так. А надо — более конкретно. Ну, такие пожелания высказывали.

В общем, отход. Немец переправил танки на левую сторону Дона, пыль, грязь, управленческий разнобой… Части отходили — кто батальон, кто группа — по всем донским степям, никакого управления!

Командующий армией, «исполняющий» — Коломиец (я его знал по Одессе): «Вот тебе машина грузовая, пять солдат, бочка бензина, с сухим пайком. Езжай по степям: кого встретишь — какую часть там, группу — надо обеспечить Сталинград! Направляй. Вот тебе мандат, мои указания — чтобы они знали, что ты не от себя!»

И я дней семь ездил по степям этим донским: то группу встречу, то кого… говорю: «Ребята, на Сталинград!»

Однажды едем — идет старик. Ну, как «старик»… рубаха разорвана, штаны такие короткие, в лаптях. «Кто такой?» — «Командир дивизии». — «Как докажешь?» Он сел, значит, на землю, снял лапоть, достал удостоверение Героя Советского Союза…