Многие фронтовики в своих интервью говорят, что полковые и дивизионные оперуполномоченные отдела Смерш только «шили дела» по поводу и без и увешивали себя орденами, не совершая на фронте ничего героического.
Ваше отношение к подобным высказываниям?
Насчет орденов — я с ними соглашусь. В Смерше для офицеров на ордена не скупились, и никто не мог понять, как «работает наградная кухня» в отделе контрразведки. Старший лейтенант Трайдук за полтора года получил четыре боевых ордена, при этом ни разу не был на передовой. Он, ни разу не ходивший за линию фронта и не принимавший участия в ликвидации какой-либо диверсионной группы, имел боевых наград на кителе больше, чем любой стрелковый комбат.
Рядовых красноармейцев и сержантов, служивших в Смерше, почти не награждали, только в самом конце войны отметили несколько человек орденами и медалями.
Я пришел в контрразведку с боевой медалью, и в мае 1945 года за участие в спецоперации во время штурма Берлина меня наградили орденом Красной Звезды.
А вот насчет огульной негативной оценки деятельности Особых отделов — это откровенный перебор. Количество обезвреженных органами контрразведки предателей, диверсантов, шпионов, карателей и прочей сволочи говорит само за себя.
Конечно, деятельность смершевцев непосредственно в передовых частях была неоднозначной, там действительно было много произвола, как тогда говорили — «Лес рубят, щепки летят», под трибунал на войне отдавали и подводили за любую мелочь.
В Смерше служили разные люди, были и такие сволочи, кто «шил дела», но были и порядочные и справедливые, те, кто рисковал жизнью и честно выполнял свой офицерский долг. Я всяких повидал. На эту тему можно говорить долго, но каждый останется при своем мнении…
Как вы можете охарактеризовать отношение армии к гражданскому населению?
Всякое случалось на первых порах после вторжения в Германию.
Я помню, что творилось первые три дня после захвата Штеттина, все дороги были покрыты перьями от перин, на подходах к городу были поставлены плакаты «Кровь за кровь!», а трупы гражданских тут и там не вызывали ни у кого удивления. Как будто монгольская орда прошла.
А когда командованию стало ясно, что пришла пора срочно обуздать мстительный порыв передовых частей, тогда и появился приказ маршала Жукова — «За насилие и мародерство отдавать под трибунал и расстреливать»…
Затем появилась статья Александрова «Товарищ Эренбург упрощает», и командиры вместе с политработниками и трибунальцами смогли вернуть дисциплину в армейских частях.
Сам факт, что из пехоты вы попали служить переводчиком в подразделение Смерш, как вами воспринимался? Насколько опасной была ваша служба в ОКР?
Я туда сам служить не напрашивался. Мне отдали приказ, я его выполнил. Конечно, на передовой, в пехоте, меня бы непременно убили, а так волею случая я уцелел на войне…
До Берлина оставалось километров шестьдесят, и тут я случайно столкнулся в штабе армии с лейтенантом-смершевцем из моего полка, который первым проверял меня на Никопольском плацдарме. Я спросил его: «Как там мой батальон?» — а он в ответ махнул рукой и произнес: «Никого не осталось»… В Смерше у меня было всего несколько случаев, когда я мог погибнуть, а в пехоте у рядового бойца каждый день был как последний.
Погибнуть можно было везде: и на передовой, и в армейском тылу, смерть не всегда разбирала — кто, где, когда и кого первым к себе прибрать…
Кстати, один раз Трайдук фактически спас мне жизнь: мы шли по лесу, и я увидел на земле приоткрытую полированную деревянную коробку и только потянулся к ней, как Трайдук закричал: «Не закрывай! Это мина!» — так и оказалось…
В самом конце войны я чуть не погиб по-глупому. Во Франфуркте-на-Одере на территории конюшни был устроен временный лагерь для военнопленных, там собрали примерно тысячу немцев. Мы весной 1945 года все немного «расслабились», так как привыкли наблюдать, как тысячные колонны пленных спокойно идут в наш тыл под конвоем из семи-десяти бойцов, и мы вообще перестали чего-либо бояться. Я зашел на территорию лагеря один и сам не заметил, как немцы окружили меня «стеной» со всех сторон, да так грамотно это сделали, что охране лагеря я не был виден. И тут один верзила двухметрового роста валит меня на землю и начинает душить… Уже через несколько секунд раздался выстрел, пуля попала немцу прямо в лоб, и мертвый детина завалился на землю рядом со мной, а остальные отхлынули по сторонам.