Начальником «немецкого отдела» Смерша был майор Андруков, порядочный, симпатичный русский человек, ушедший из жизни в апреле 1945 года. Его смерть была до обидного нелепой. Андруков лично готовил группу, задачей которой ставился захват руководства рейха в Берлине, но внезапно слег с перитонитом и скончался от этой напасти. Перед смертью он позвал нас проститься с ним. Мы похоронили майора Андрукова в немецком городе Зоненберг…
Его заместителем был капитан Мордвинов, кубанский казак, который ненавидел евреев всей душой, и мое присутствие в отделе периодически вызывало у него приступы неприкрытой злости. Кроме того, моим непосредственным начальником являлся старший лейтенант Трайдук, украинец, бывший комсомольский секретарь из Ворошиловграда, попавший в «особисты» из шифровальщиков. Трайдук на меня все время косился с подозрением, а потом, когда увидел, как я случайно встретил на какой-то станции своих товарищей по стрелковому батальону, и как они кинулись меня обнимать, то произнес: «А ты свой, настоящий парень… На других евреев не похож…» Судьба Трайдука сложилась трагически, хотя войну он прошел без единой царапины.
В августе 1945 года он сошел с ума, его увезли в госпиталь. Причина помешательства Трайдука была довольно странной: когда сообщили, что американцы сбросили на Японию атомную бомбу, то он впал в прострацию, лежал в кровати и все время повторял: «Не может быть. Теперь они нас смогут победить. Не может быть…» Пару дней все думали, что это просто блажь с перепоя, но когда Трайдук стал окончательно заговариваться и вести себя неадекватно, то прибыли медики из армейского госпиталя и сказали, что старший лейтенант «съехал с катушек», и забрали его.
Кроме меня в «немецком отделе» был еще один штатный переводчик, из «кадровых чекистов». Армейский отдел контрразведки имел свою следственную часть, которой командовал майор Остромобильский и в подчинении которого находилось человек 5–7 следователей.
Были свои оперативные работники и своя рота охраны, писари, машинистки, делопроизводители, и если попытаться подсчитать личный состав всего отдела КР нашей 8-й армии, то получится меньше ста человек…
С чего начиналась ваша служба в качестве переводчика отдела контрразведки?
Мои служебные функции были простыми — переводить на допросах пленных, переводить захваченные штабные и прочие документы. Интенсивность допросов была разная, например, когда мы стояли в селе Ново-Покровское, то приходилось в день переводить на 10–12 допросах, и там среди немцев попадались «факельщики» и каратели.
Также меня могли привлечь к переводу на суде военного трибунала, так, например, в Гарволине я переводил в трибунале, когда судили немецкого унтер-офицера, обвиненного в участии в массовых расстрелах советских людей, он участвовал в акциях по уничтожению еврейского населения и лично убивал. Его вина была полностью доказана, и унтера приговорили к повешению…
Как вели себя на допросах немцы в 1944–1945 годах? Как держались?
Возможно, вы сейчас удивитесь, но я скажу следующее. Мне пришлось переводить на сотнях допросов, и почти до самой капитуляции все немцы свято верили, что Германия победит, они постоянно упоминали о новом секретном сверхоружии, которое пообещал Гитлер, и пленные были уверены, что это «оружие» поможет им взять верх над нами…
Весной 1945 года переводил на допросе немца, ученого-ракетчика, который сказал буквально следующее: «Мы тут с вами сидим, разговариваем, а в это время над нами в воздухе летят три реактивных «Мессершмитта». Вам нас не победить»…
А мы тогда и не знали, что у немцев появились реактивные истребители.
Допрашиваем немецкого летчика-аса, кавалера Золотого Рыцарского креста. В плен он попал не в бою, а случайно, два немецких самолета столкнулись в воздухе, и ему пришлось спасаться на парашюте. Летчик держался на допросе очень спокойно и гордо и нас «заверил»: «Будьте спокойны. Мы все равно вас победим!»
При этом все немцы, даже самые отпетые фанатики, на допросах давали исчерпывающие ответы на вопросы следователей, и отношение к немцам было корректным. Кормили арестованных немцев так же, как и простых красноармейцев, с одной полевой кухни.
Мордобой на допросах использовался крайне редко, и только в том случае, если слишком наглый немец попадался…
Скажем, пленного немца допросили, получили нужную информацию. Какова была дальнейшая судьба пленного? В трибунал, на сборный пункт военнопленных или «к стенке»?
Любой из этих вариантов, перечисленных вами, мог иметь место. Не было никакой отчетности, сколько немцев привели в отдел Смерша и сколько потом передано на пункт сбора военнопленных или в трибунал. Судьбу немцев после окончания допросов решал капитан Мордвинов, он определял, кто «уже лишний», а кому жить дальше…