СМЕРШ и НКВД

А тех евреев, кто не успел бежать с Буковины и из Бессарабии от немцев и румын, ждала смерть. Например, мои дядя и тетя, Роза и Лев Ганкины, не смогли далеко уйти, попали под румынскую оккупацию и умерли от голода в концентрационном лагере Богдановка, куда их пригнали румыны. Там же от голода и расстрелов погибли многие наши друзья и бывшие соседи.

В армию меня не призывали, так как я считался «западником» — «бессарабцем», с нами в 1941 году в военкоматах даже разговаривать не хотели, мы были заклеймены как «ненадежные».

Только весной 1942 года меня мобилизовали в трудовую армию и направили в Уральск, куда прибыл эвакуированный оборонный завод по производству морских мин.

Сначала мы строили заводские цеха, а потом сами в них и работали на производстве. Инженерный состав завода был еще старый, ленинградский, а в цехах работали только «западники»-трудармейцы, евреи Бессарабии, Польши, Западной Белоруссии и Прибалтики, которым советская власть отказала в доверии только из-за того, что мы родились не в том месте…

Каким было отношение к трудармейцам из вашего рабочего батальона?

Нас более-менее сносно кормили, а жили мы в здании школы, где прямо в классах были сооружены нары. Работа была тяжелой, но тогда никто не жаловался на усталость, время было для всех трудное, голодное, военное, и мы знали, что всем сейчас нелегко.

На работу мы ходили без конвоя, и, кстати, заводские ИТР и местные жители относились к нам без какой-либо враждебности. Но многих нахождение в глубоком тылу в тот момент, когда идет битва с нашим кровным и заклятым врагом, угнетало, и в один день все евреи из Польши и Прибалтики решились на смелую авантюру, построились в колонну и пошли строем к зданию горисполкома, где стали требовать отправки в Польскую армию или сразу на фронт…

Такой демарш власть не прощала, сразу появилась милиция, энкавэдэшники, и эту колонну вывели за город. Назад на завод никто из них не вернулся, и мы так толком ничего не узнали о судьбе этой группы «польских евреев»…

Куда их отправили: в лагерь за колючую проволоку? или на другой оборонный объект? Не знаю, но даже за своими вещами никому из них вернуться не дали.

Я тоже не хотел оставаться в тылу и любой ценой решил уйти на фронт.

Из нашего рабочего батальона попасть в армию было просто невозможно. Рядом со мной на нарах спал бывший секретарь комсомола Румынии по фамилии Лейбович, но даже ему отказали в призыве. Мой родной брат, 1919 г. р., учившийся до прихода советской власти в Бухарестском университете, тоже несколько раз пытался уйти на фронт добровольцем, но его в армию не взяли, хотя позже его перевели из трудовой армии служить переводчиком в лагере для румынских военнопленных в городе Асбесте.

В начале осени сорок второго года я узнал, что есть постановление, обязывающее отправлять студентов из трудармии на продолжение учебы в вузах, имевших статус «оборонного значения». Я стал действовать, пришел в Уральский горвоенкомат, чтобы получить документы об освобождении из рядов «трудармейцев». Военком сразу понял, что я замыслил, и сказал: «У тебя на заводе железная бронь от призыва, а как с завода уйдешь, ты бронь потеряешь…», но я к этому и стремился. Получив документы, я сел на поезд и поехал в Алма-Ату, уже как свободный человек, «студент», но вскоре после приезда в казахстанскую столицу я заболел брюшным тифом, месяц пролежал в больнице, и когда меня выписали, то я от слабости и голода еле ноги передвигал. Встал на учет в военкомате, попросил ускорить мой призыв, написал заявление как доброволец и через месяц, уже как студент, не имеющий брони, был призван в армию в январе 1943 года. Из Алма-Атинского военкомата нас привели на пересылку, где переодели в армейское обмундирование, и сразу, без направления в Алма-Атинский окружной запасной полк, нас посадили в эшелон, составленный из товарных вагонов, и повезли на запад.

Тот факт, что нас, не умеющих стрелять и окапываться, сразу повезли на фронт, меня не так поразил, как удивил личный состав моего призыва. Почти все новобранцы в нашем эшелоне (за редким исключением) были бандитами, мелкими уголовниками, шпаной и «бытовиками», только что выпущенными из мест заключения «в связи с призывом в Красную армию».

В моем вагоне ехали на фронт два еврея «из студентов» и пятьдесят амнистированных зэков.