Смерть автора

Не знаю, почему у меня это вырвалось; но незнакомец, видимо, счёл мои слова удачной шуткой. Он улыбнулся.

– Иногда.

Его юмор меня отрезвил; я закрыла книгу, хотя он, конечно, не мог не видеть рисунка во весь лист. Он критически осмотрел обложку.

– Р. Джейкобсон… Не слишком доверяйте английским книгам. Я, например, предпочитаю пользоваться славянскими источниками.

Тут я заметила у него под мышкой переплетённый в линялую кожу старинный том. Что это была за книга, я рассмотреть не могла, так как на обложках старопечатных книг обычно не бывает надписей. Он улыбнулся ещё раз, повернулся и пошёл по залу.

Моя способность к спокойной работе серьёзно пострадала. Я промаялась с полчаса, пытаясь сосредоточиться на книге, и в конце концов в раздражении отложила её. Случайно ли это сходство? Ведь если портрет сделан с него, то гравюра не относится к 1589 г. Что там – и книга не относится к 1887 г.: смутивший меня незнакомец в 1887 г., вероятно, ещё лазил в сады за яблоками. Бред! Книга не могла быть подделана, это маловероятно… Я окончательно запуталась. Встав из-за стола, я окинула взглядом читальный зал. Незнакомца не было.

Не почудился ли он мне – засомневалась я. Я осторожно двинулась между столами, оглядываясь по сторонам. И я нашла то, что искала: на одном из пустующих столов лежала та книга, которую я видела у него в руках. Сам он, очевидно, вышел из зала. Подобравшись к столику, я раскрыла книгу. Она в самом деле была кириллической; к моему сожалению, я не знаю кириллицы, но в книге лежала отпечатанная на машинке библиотечная карточка с английским заглавием книги и датой выхода – «Мунтьянский изборник», 1643.¹⁸ Этого оказалось вполне достаточно.

Волнуясь, я подошла к библиотекарю и спросила, не могу ли я узнать, кто заказывал «Мунтьянский изборник» 1643 года.

– Мне кажется, что это учёный, которого я видела на конференции, – сказала я. – Его имя… его имя не Конрад Заславский?

Имя я взяла с потолка. Библиотекарь перелистал пачку заполненных требований.

– Нет, мисс, – сказал он, – его зовут Мирослав Эминович.

– Что?

Мне показалось, что я ослышалась.

– Мирослав Эминович, мисс, и у него нет учёных степеней. Боюсь, вы ошиблись.

– Извините, – неестественно натужным голосом произнесла я и вернулась на своё место.

Не знаю, что и думать.

9 октября 1913 г. Я не читала раньше никогда английских газет – и, как выяснилось, зря. Я бы ни за что не взяла в руки старый номер «Таймс», валявшийся в холле у моей квартирной хозяйки, если бы мне не пришла нужда обернуть обложку одной из моих книг. Совершенно случайно я бросила взгляд на измятые страницы и увидела два слова, ошпаривших меня, как кипятком:

«Мирослав Эминович».

Я поспешно разгладила газету и прочла:

«…Мирослав Эминович, близкий друг Моппера, претендующий на роль прототипа героя…».

Я выронила газету из рук. «Мирослава боярина» я читала года два назад в немецком переводе, весной этого года познакомилась с оригиналом. Всё это не лезет ни в какие ворота. Он был в библиотеке или не он? Скорее всего, он, вряд ли в Лондоне так много людей по имени Мирослав Эминович. Описание внешности Мирослава в романе, однако, не подходит ни под того Эминовича (на гравюре), ни под этого… что это я! Тьфу! То есть оба Эминовича не подходят под описание. Но сходство между ними самими поразительно. С другой стороны, деяние того, исторического Мирослава Эминовича по прозвище Цветочный Воевода, таковы, что он запросто мог послужить прототипом героя, выведенного в романе. Сплошная путаница! Сплошные Эминовичи! Ничего не понимаю…

Я прочла заметку от начала и до конца, но ничего из неё не извлекла. Там всего-навсего сообщалось, что Эминович посетил премьеру кинофильма «Мирослав боярин» и улизнул от журналистов после окончания показа. Я задумалась…

Заметку я вырезала ножницами и вклеила в чистую тетрадь. Кажется, я начинаю вести дневник – по примеру мопперовских героинь.

Заметка из PallMallGazette от 11 октября 1913 г.

Трагикомический поворот приняла карьера Имре Микеша, звезды кинематографа этого сезона. Великий актёр недавно был замечен на Стрэнде в костюме Мирослава-боярина – то есть во всём чёрном и в развевающемся плаще, – причём изрядно подвыпившим. Он во весь голос обещал самолично разделаться со всеми другими Мирославами, объявляя их самозванцами, и претендовал на то, что единственный настоящий Мирослав – он сам. Бурные излияния «Блестящего мадьяра» были прерваны появлением полицейских, которые, узнав легендарного киногероя, со всей возможной деликатностью препроводили его домой. Остаётся только напомнить бравому актёру, что его персонаж подобной жидкости не употреблял и нигде в таком состоянии не фигурирует.

Продолжение записей Ингрид Штайн