Смерть автора

21 октября 1913 г., 7.25 утра. Я поспала немного для восстановления сил и теперь покидаю своё убежище. Эминович сейчас, скорее всего, спит и не проснётся в ближайшие час-полтора, раз он предавался разврату до половины третьего. Поэтому я рискнула подойти к дому и обследовать крыльцо. Я надеялась увидеть следы, и я их нашла, но нечёткие – смазанные отпечатки грубых матросских ботинок. Их, несомненно, оставил ночной гость. Но обнаружилось и нечто неожиданное для меня – несколько пятнышек крови. Я ручаюсь, что их не было перед тем.

Неужели Эминович ранил его? Но шума драки не было. Или он был ранен, когда пришёл к Эминовичу? Может быть, Эминович привёл его к себе домой, чтобы оказать ему медицинскую помощь (перевязанная рука!)? Но зачем он тогда отпустил его в ночи, не оставив у себя заночевать? Мне нужно разузнать всё до конца.

22 октября 1913 г. Ситуация крайне двусмысленная. Я не могу донести на него в полицию, пока не узнаю ничего точно.

1) Причастен ли он к смерти Айзека Райхмана? (Велика вероятность, что это так).

2) С ним или не с ним встречалась Дороти Уэст до своего помешательства? В какой именно момент и отчего она лишилась рассудка?

3) Склонность его к циничным шуткам, в которых фигурируют картинки с пытками (Мэтью Арчер, Имре Микеш) – надо прояснить.

4) Почему он живёт в трущобах и скрывает свой адрес?

5) Что делал у него поздно ночью молодой докер с перевязанной рукой?

6 и последнее). М/б он не содомит, а психопат – садомазохист.

В любом случае я не смогу узнать ничего больше, если не сумею пробраться в его дом. Я позаимствую методику у Джонатана Степлса.

22 октября 1913 г., позже. Я купила гвоздодёр, чтобы вынуть две доски снизу из заколоченного окна. Мне нужно сделать это тогда, когда Эминовича не будет дома. Сегодня я как следует отдохну, а завтра засяду в своём убежище на весь день и дождусь, когда он уйдёт.

23 октября 1913 г., 16.36. Несказанное везение! Он покинул дом, когда было ещё светло – в половине пятого пополудни. Судя по тому, как тщательно он оделся, он вернётся не скоро. Думаю, у меня есть по меньшей мере пара часов – а может, и больше, но мне больше не надо.

23 октября 1913 г., 17.10. Чтобы отодрать доски от заколоченного окна, больших усилий не потребовалось. Перед этим я проверила, нет ли в доме этой проклятой старухи, что открыла мне в прошлый раз, – но нет, на стук никто не вышел. Итак, я вынула доски и пролезла в кухню.

Кухней, по-видимому, давно не пользовались – она имеет запущенный и неприбранный вид. Возможно, он обедает в ресторане. Так или иначе, моей стратегической целью является его кабинет, и я поднялась по лестнице наверх.

Ни одна дверь внутри дома не заперта; кабинет – не исключение, но вид у него столь же странный и непривлекательный, как у кухни. Там грязно, стены обшарпаны, мебели мало, и вся она старая и неподходящая друг к другу: засаленный вытертый диван, стеллаж с книгами, ужасный письменный стол и стул полувековой древности – вот и всё. На полу стоял чемодан с остальными книгами. Большинство книг иностранные и напечатаны кириллицей; я заметила среди них довольно много ценных старинных изданий. Они носят довольно специфический характер: в двух из пяти просмотренных мною книг обнаружились миниатюры весьма жестокого содержания. Впрочем, я не понимаю языка, на котором написаны эти книги.

Подробная опись того, что обнаружилось в ящиках стола М. Эминовича.

Верхний ящик:

1) пачка чистой бумаги хорошего качества;

2) 4 карандаша, из них 3 очиненных;

3) чернила фиолетовые, английского производства;

4) ручка и коробочка стальных перьев;

5) два письма на имя Джорджии Томсон, проживающей по этому адресу (вероятно, это и есть старуха, с которой я столкнулась тогда); адрес отправителя не читается – он написан кириллицей;

6) экземпляр «Мирослава боярина» с дарственной надписью А. Моппера. Так!

Нижний ящик:

1) сумма в 150 фунтов десятифунтовыми банкнотами;

2) очень большое количество золотых соверенов (затрудняюсь пересчитать; оцениваю в две сотни как минимум);

3) 6 ювелирных украшений старинной работы и явно огромной ценности – 2 ожерелья, 3 перстня и 1 брошь или пряжка.

Денег у этого субъекта изрядное количество. А что, если бы он со мной ими поделился? Кража – дело недостойное немецкой студентки, но ведь есть и другие способы, о которых не грех подумать. Всё равно полиция всё конфискует, когда придут его арестовывать; зачем мне безвозмездно обогащать британское государство?

Я ничего не возьму сейчас; я не воровка. Мне нужно обследовать остальные помещения.