Она не слышала и не видела, как катер тихо ткнулся носом в прибрежную гальку и с борта соскочил плечистый сержант морской пехоты. Он присел на корточки перед лежавшей девушкой и отбросил с ее лица волосы.
– Эй, Серж, – крикнул озабоченно из катера один из моряков, – ты там поосторожнее. Вдруг она хочет нас взорвать.
– Нет на ней ничего, – с усмешкой ответил сержант.
– Совсем? – тут же отозвался из катера другой моряк с внешностью латиноамериканца. – Серж, меня это заводит! Расскажи, какое на ней белье…
– Она не местная, – похлопав Леру по щеке, заметил сержант. – Сдается мне, что эта цыпочка привезена сюда нелегально, а теперь пытается сбежать.
– Серж, – не унимался латиноамериканец, – если она нигде не числится, то ее никто и искать не будет. Беленькая, молоденькая… Серж, ты же знаешь, как парни у нас истосковались по этому делу.
– Антонелли, – сержант поднялся и отряхнул руки, – ты маньяк. Для тебя секс даже важнее службы.
– Ага, маньяк, – оживился моряк. – Дайте мне на час девушку, и вы по ночам будете спать спокойно! А то ведь я за себя не ручаюсь.
В катере громко заржали еще четверо. Сержант задумчиво посмотрел в сторону базы, потом снова на девушку. Судя по грязной усмешке на его лице, решение, которое он принял, понравилось ему самому.
– Ладно, грязные ублюдки! Черт с вами, – сказал он своим подчиненным, – тащите ее в катер. Она, кажется, просто в обмороке от усталости и голода. Возьмем ее на корвет [7] . Только если кто-то из вас проболтается капитану, я в первую же ночь вышвырну его лично за борт с этой шлюшкой.
– За неделю похода, – покачал головой один из моряков, – парни ее вылечат любовью.
– Никаких недель, – твердо отрезал сержант. – Одна ночь и строгий график! Я не собираюсь устраивать из нашего кубрика бордель и рисковать своими нашивками и пенсией. Обойдетесь одной ночью!
– А потом?
– Гилмер, ты совсем дурак? За борт и концы в воду.
– «За борт» и «концы в воду» – это одно и то же, – спрыгивая с катера на берег с довольным видом, заметил Антонелли. – Стареешь, Серж, стал много говорить и часто повторяться.
Лера очнулась, когда в рот ей полилась огненная жидкость. Она закашлялась от алкоголя, попавшего в дыхательное горло, и открыла глаза. Она увидела вокруг стены, выкрашенные в светло-синий цвет, и мужские лица: среди белых двое были темнокожими, а один похож на мексиканца. И все в военной форме. Лера вытерла рот рукой и слабо улыбнулась. Военные… значит, она добралась, значит, она теперь в безопасности, ведь это не арабы, это американские военные. Они местным властям не подчиняются. Они вывезут ее отсюда или свяжутся с посольством. Они помогут…
– Улыбается, – с дрожью нетерпения в голосе сказал Антонелли. – Это просто чудо! Парни, пустите меня, а то я сейчас кончу прямо в штаны.
Лера не поняла ни слова и удивленно стала озираться. Она слишком хорошо знала такие вот ухмылочки и смешки. Но этого же не может быть, это шутка какая-то! Сейчас придет начальник и строго прикажет. Это же европейцы… Только потом Лера вспомнила, что все с ней произошедшее было сделано тоже европейцами. Своими же согражданами.
Она хотела закричать, вырваться, но ей зажали рот, потом кто-то ловко заклеил его пластырем. Ее держали за руки, а над головами мужчин стали передавать из задних рядов цветные упаковки презервативов. Военные моряки очень заботились о своем здоровье.
Она стонала и билась, она теряла сознание от боли, но ее приводили в чувство едким запахом каких-то медикаментов. Потом она провалилась в небытие. И уже ничего не чувствовала. Время остановилось, а ее все насиловали и насиловали. На ней порвали всю одежду, ее царапали ногтями в припадках животной страсти, кусали за груди…
Лера в какой-то миг очнулась, и ей показалось, что она сходит с ума. Наверное, мудрая природа готова была бросить ее в омут сумасшествия, чтобы девушка не умерла от ужаса всего с ней происходящего. Но страх сумасшествия был так же силен, как и страх безумства. А еще внутри всколыхнулась обида, ненависть. Ненависть ко всему мужскому роду. И желание жить! Жить, чтобы убивать.
И звериная сила, откуда-то взявшаяся, позволила Лере на миг вырваться из цепких потных рук, она издала сдавленный животный вой сквозь пластырь, она вцепилась ногтями в чью-то щеку, ударила ногой, но на голову ей тут же обрушился страшный удар.
Боль была невыносимой, острой. Она раскалывала череп, проникала глубоко в мозг. Ее было невозможно терпеть. Может быть, именно поэтому Лера и не потеряла до конца сознания. А может, она все это ощущала именно из глубин подсознания. Она чувствовала, как ее несут, как несколько раз она ударилась о металлические стены и углы, потом свежий воздух с привкусом соли. Потом ей стало легче, даже захватило дух. Это было как ощущение полета, свободы, которая заставляла вздохнуть полной грудью…