Смерть героя

Безупречные лакеи-австрийцы в белых перчатках неслышно подавали и уносили блюдо за блюдом. Джордж приметил одного — молодого, с коротко остриженными рыжими волосами и умным, подвижным лицом. Должно быть, бедный студент из Вены или из Праги, который пошел в лакеи, чтобы заработать на хлеб, пока он изучает английский язык. Они были примерно одного возраста и роста. Джордж вдруг подумал: я и этот лакей — потенциальные враги. Что за нелепость, что за бред!

Пообедали, закурили. Джордж придвинул стул к раскрытому окну и смотрел вниз, на залитую светом оживленную Пикадилли. Сверху грохот улицы казался ровным, приглушенным гулом. Вывешенные возле отеля Ритц огромные плакаты с последними газетными сообщениями были особенно крикливы и воинственны. А сотрапезники Джорджа заговорили о другом: ведь они уже твердо решили, что всеобщей войны не будет и быть не может. Джордж, свято веривший в политическую проницательность мистера Бобба, просмотрел его последнюю статью и успокоился: вот и Бобб говорит, что войны не будет. Это все просто газетная шумиха, спекуляция и шантаж, как на бирже… Тут вошли три или четыре новых гостя, сразу, но не вместе, а явно каждый сам по себе. И Джордж услышал, как один из них, моложавый, в безукоризненном фраке, здороваясь с хозяином, возбужденно сказал:

— Я только что обедал с Томми Паркинсоном из министерства иностранных дел. Ему пришлось рано уйти, он спешил назад, на Даунинг-стрит. По-видимому, кабинет заседает непрерывно. Томми очень мрачно настроен и не ждет ничего хорошего.

— А что он говорит? – нетерпеливо спросили сразу несколько голосов.

— Ну, он ведь не вправе распространяться. Ничего определенного не сказал, просто был очень угрюм и рассеян.

— А вы не спросили, в Германии идет мобилизация?

— Я-то спросил, но он не ответил.

— Может быть, на него просто хандра напала.

Среди гостей был высокий смуглый человек лет сорока, державшийся очень прямо. Он не принимал участия в общем разговоре и молча сидел на диванчике рядом со своей женой — она была моложе его, но такая же молчаливая. Джордж слышал, как он, знакомясь с кем-то, назвал себя: полковник Томас. Немного погодя Джордж подошел к нему:

— Моя фамилия Уинтерборн. А вы — полковник Томас, если не ошибаюсь?

— Да.

— Что вы думаете о создавшемся положении, о котором мы тут так умно толковали?

— Ничего не думаю. Солдату, знаете, не полагается рассуждать о политике.

— Ну хорошо, а как вы думаете, у немцев уже мобилизация?

— Не знаю. Думаю, что да. Но это еще не обязательно означает войну. Может быть, они мобилизуются для маневров. Вот мы мобилизуемся для маневров на Солсбери плейн.

— Мобилизуемся?! Британская армия мобилизуется?!

— Только для маневров.

— И вы тоже мобилизованы?

— Да, завтра утром еду.

— Боже праведный!

— О, это только маневры. Они всегда бывают летом.

Запомнился еще один день — должно быть, это было последнее воскресенье перед четвертым августа, – когда Джордж пошел на Трафальгарскую площадь, на социалистический митинг в защиту мира. Вокруг памятника Нельсону народ теснился так густо, что Джордж не сумел пробраться поближе и почти не слышал ораторов, стоявших на цоколе памятника, над головами толпы. Седовласый человек с резкими чертами лица и аристократическим произношением что-то говорил о предрассудках черни. Видимо, он доказывал, что грозящая человечеству война — дело рук Российской империи. Опять и опять доносились слова «кнут», «казаки» и фраза «орлы войны расправляют крылья». По соседству шел другой митинг — за войну, и часть этой воинственно настроенной толпы двинулась на сторонников мира. Началась свалка, но тут вмешалась конная полиция. Толпа отхлынула с Трафальгарской площади. Людским потоком Джорджа увлекло к Адмиралтейству и дальше к Мэлл. Он решил, что можно вернуться и этой дорогой и у вокзала Виктории сесть в автобус. Но у Букингемского дворца путь преградила огромная толпа, в которую с трех сторон непрерывно вливались новые массы людей. Дворцовые ворота были закрыты, и перед ними выстроился полицейский кордон. Гвардейцы-часовые в красных мундирах и меховых киверах стояли «вольно» перед своими будками.

— Короля Георга! Короля Георга! – хором выкликала толпа.

— Короля Георга!

Спустя несколько минут распахнулось окно, выходящее на средний балкон, и появился король. По площади прокатилось оглушительное «ура!», и Георг V приветственно поднял руку. Тысячи глоток завопили:

— Хо-тим вой-ны! Хо-тим Вой-ны! Хо-тим ВОЙ-НЫ!

И снова «ypa!». Король ничем не выразил ни одобрения, ни порицания.

— Речь! – вопила площадь. – Речь! ХО-ТИМ ВОЙ-НЫ! Король снова сделал приветственный жест и скрылся. Толпа ответила ревом, крики «ypa!» смешались с ропотом разочарования. Нашлись весельчаки — без них не обходится ни одно сборище — и принялись кричать:

— Мы — трусы?

— НЕ-ЕТ!

— А немцы?

— ДА-А-А!

— Может, мы немцев очень любим?

— НЕ-Е-ЕТ!

Можно было не сомневаться в том, каковы чувства и настроения этой частицы Англии…