Смерть героя

Как всякий тонко чувствующий человек с живым воображением, Джордж отнюдь не был, что называется, предприимчив в делах любви. В нем слишком сильна была мужская скромность, врожденное целомудрие, несравненно более властное и подлинное, чем та скромность, к какой с детства приучают женщину, – это кокетливое бегство нимфы, бросающей преследователю румяное яблоко, чтобы он не отказался от погони. Странно, но, быть может, естественно, что наибольшим успехом у женщин пользуются как раз те мужчины, которые сильней всего их презирают. Должно быть, женщины втайне очень склонны к мазохизму во всех его видах — от примитивной способности с удовольствием сносить побои и до утонченного наслажденья муками ревности. Как ужасна, если вдуматься, страсть женщин к военным! Рождать детей от того, кто убивал, – брр! В мире пролито слишком много крови, от нее тошнит. Дайте мне цибета[182]…

И снова у них начался разговор — оживленный, взволнованный, более задушевный, чем прежде. Еще не доехав до величавых зданий Кемден Тауна, они начали называть друг друга просто по имени. К тому времени, как автобус проезжал Морнингтон Креснт, они признались вслух, что ужасно нравятся друг другу и обоим хочется встречаться почаще. Взволнованный разговор их был бессвязен, они то и дело перескакивали с одного на другое, стараясь высказать хоть малую долю всего, что рвалось наружу, и щедро растрачивая душевный пыл. Они смеялись беззаботно-счастливым смехом. Джордж тихонько взял Элизабет под руку и сжал ее пальцы, на сей раз с откровенной пылкостью влюбленного. Казалось, оба вдруг чудесным образом расцвели — и над головами у них качаются и сверкают всеми красками целые гроздья цветов. Самый воздух вокруг них был по-особенному напоен жизнью — чистый кислород желания, такой легкий и такой плотный, что сквозь него не могло пробиться серое чудище — Скука-воскресного-Лондона.

— Правда, странно, – воскликнул Джордж с глуповатым самодовольством влюбленного. – Мы только сегодня познакомились, а у меня такое чувство, будто я знаю вас всю жизнь!

— У меня тоже.

Он молча, благодарно стиснул ее пальцы, внезапно охваченный смущением, даже робостью; не скоро он осмелился вновь заговорить.

— Давайте будем встречаться почаще. Походим по картинным галереям, в Куинс Холл[183] пойдем, в Хэмптон, в Окшот[184]. Я вам буду доставать билеты на выставки новой живописи. Слыхали вы о Содружестве художников?

— Да, я в нем состою.

— Вы? Как же вы мне раньше не сказали, что и вы художница!

— Ну, я очень плохая художница… и потом, вы меня не спрашивали.

— Не в бровь, а в глаз! Вот что получается, когда бываешь слишком занят собой! Простите меня.

— Непременно приходите ко мне как-нибудь в студию, я напою вас чаем и покажу мои… мои, с позволения сказать, картины. Но только не будьте слишком строгим критиком. Когда вы можете прийти?

— Когда вам угодно. Хоть завтра.

Элизабет расхохоталась.

— Ох, какой вы скорый! Удобно вам в пятницу?

— Так долго? До пятницы еще сто лет ждать!

— Ну, тогда в четверг.

— Ладно, а в котором часу?

— Часа в четыре.

Элизабет, вероятно, не знала Стендалевой остроумной теории кристаллизации,[185] но бессознательно действовала в полном согласии с нею. Три дня и четыре ночи — самый правильный срок. Назначить свиданье на завтра было бы слишком рано: кристаллы еще не успеют сложиться. А через неделю — это уже слишком долго, они, пожалуй, начнут распадаться. До чего хитроумны женщины! Надо признать, что без этого им и в самом деле не обойтись.

Джордж проводил Элизабет до пансиона, где она жила, и записал адрес ее студии. Она повернула ключ в замке и протянула руку.

— Значит, до четверга. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

С минуту Джордж не выпускал ее руки, потом застенчиво, неловко поднес к губам и поцеловал. И теперь уже испугалась Элизабет — поспешно отворила дверь и скрылась, в последний раз бросив ему: «До свиданья, спокойной ночи!»

Джордж в нерешительности постоял на крыльце. Им овладело отчаяние: кажется, он ее оскорбил!

А за дверью Элизабет в волнении повторяла про себя: «Он поцеловал мне руку, поцеловал мне руку! Он влюблен в меня, влюблен!»

Внезапный испуг и бегство были искуснейшим маневром любовной стратегии: они оставили Джорджа во власти сомнений, надежда и страх перемешались в его душе, а это очень помогает процессу кристаллизации.