Перед самым Рождеством в Лондон, по дороге в Мюррен, заехал Реджи Бернсайд. Он заглянул в студию Элизабет выпить чаю и, застав ее одну, предложил ей руку и сердце, – предложил так неожиданно и небрежно, словно речь шла о том, чтобы не пить чай в студии, а пойти в кафе. Элизабет была удивлена, польщена, взволнована. Они долго разговаривали. Ее поразило, что Реджи вообще хочет жениться – да еще на ней! Не будь она так польщена, она просто оскорбилась бы: неужели кто-то мог подумать, будто она согласится выйти замуж! Ее презрительная мина ясно говорила: «Благодарю-покорно-я-не-из-таких!»
– Это что же, Реджи, новая манера острить?
– Что вы! Я говорю совершенно серьезно!
– Но с чего вдруг вам вздумалось жениться?!
– Да как-то удобнее, знаете, и письма адресовать, и гостей принимать, и вообще.
– Но почему вы выбрали именно меня?
– Потому что я в вас влюблен.
Элизабет немного поразмыслила.
– Но я-то вряд ли в вас влюблена, – сказала она раздумчиво. – Нет, конечно нет. Вы мне ужасно нравитесь, но это не любовь. Я люблю Джорджа.
– О, Джордж… – Реджи пренебрежительно отмахнулся. – Чего ради вы тратите на него время, Элизабет? Из него не будет толку. Кроме нас с вами, он не знаком ни с одним стоящим человеком, и в Кембридже никто не принимает его картин всерьез.
Элизабет сразу ощетинилась:
– Не говорите глупостей, Реджи! Джордж – прелесть, и я не желаю слышать о нем ничего подобного. И кому интересно, что думают о художниках ваши несчастные кембриджцы!
Реджи переменил тактику:
– Ладно, не хотите выйти за меня замуж – не надо. Но вот что я вам скажу. Вы так кашляете, и легкие у вас слабые – нельзя вам оставаться всю зиму в Лондоне. Я не стану связываться с Мюрреном, если вы поедете со мной на месяц куда-нибудь на Ривьеру. Там нетрудно подыскать тихий уголок, где не встретишь ни одного англичанина.
Это было для Элизабет куда опасней и соблазнительней, чем предложение руки и сердца. Ей донельзя опостылели лондонский туман, и холод, и нудный мелкий дождик, и слякоть, и копоть, и дурацкие камины, от которых в комнате полно пыли и грязи, а тепла – никакого. Уже не раз она жалела, что не поехала с Фанни. И притом месяц с Реджи – ведь это в точности соответствует их уговору с Джорджем! А про то, что можно еще и обвенчаться с кем-то другим, у них и речи не было. Элизабет колебалась… все же как-то нехорошо вдруг бросить Джорджа одного в Лондоне и укатить с Реджи, хотя бы только на месяц. Что и говорить, она ужасно любила Джорджа.
– Нет, Реджи, сейчас я не могу. Поезжайте в Мюррен, а когда вернетесь, может быть… словом, там видно будет.
Элизабет поджарила хлеб, приготовила чай, и они уселись перед камином на низком широком диване. Тусклый свет скоро померк в грязно-сером небе; но они еще долго сидели у огня, держась за руки.
Она предоставила Реджи целовать ее сколько вздумается, но пока больше ничего не позволила.