Смерть геронтолога

Времени было вдоволь в чистоте духа и прозрачности намерений. Думалось легко‚ без помех‚ которые привносят плотские ощущения; исподволь раскрывались створки в заброшенные уголки сознания‚ куда не ступала нога человека. "Взрослею"‚ – решил Сасон и огорчился за упущенные ранее возможности‚ ибо и его умственные способности превышали меру их надобности. Сасон оглядывался во взвешенном своем состоянии‚ хотя оглядываться было нечем; Сасон прислушивался‚ хотя нечем было прислушаться: вокруг что-то провисало‚ без слов-шевелений‚ и он ощущал это‚ как ощущал самого себя‚ хотя и неразъяснённым способом: "Наркоз‚ как ты переполнен!" Его тоже‚ должно быть‚ ощущали‚ к нему обращались с безмолвным призывом‚ который понятен без слов и жестов: "Сасон‚ а Сасон! В помощи твоей нуждаюсь..." Они прилипали к нему‚ не отпуская‚ настойчивые в своем хотении‚ и снова потянуло вниз‚ к принижающему желанию‚ чтобы захолодеть спиной от удачной находки‚ руки потереть в возбуждении ладонью о ладонь‚ насладиться едой‚ женщиной‚ мощным автомобилем; вновь возникала позабытая тяжесть‚ дух приземляя с разумом‚ – так после изнурительной голодовки камнем в желудок ложится первый глоток пищи‚ сожалением об уходящей легкости‚ – но внизу его ожидала смерть.

Идут дни. Нагнетается воздух в безжизненные легкие. Поставщик иллюзий лежит на кровати‚ подключенный к машине искусственного дыхания. Мысль оформляется напоследок‚ густеет‚ наливается силой‚ необратимо переходит в хотение. "Похороните меня‚ – просит‚ наконец‚ Сасон. – Этого я желаю". – "С тобой непросто‚ – ему отвечают. – Формально ты жив. Нет такого правила‚ чтобы отключать дыхание". – "Что же теперь?" – "За тобой послано‚ Сасон. Некто в глубинах паланкина‚ скрывающий лицо свое". – "Он меня не найдет". – "Не смеши нас‚ Сасон. Такого еще не бывало. Кто просит смерти‚ тот получит ее". И проявляется огонек во мраке...

11

Огонек проявляется неожиданно‚ вдалеке‚ подтверждая неоспоримое: дорога в обитель света проложена через мрак. Караван шагает неспешно. Нечто громоздкое надвигается в темноте‚ перекрывая пространство: к чему оно и что явит собой? Горбун разъясняет:

– Скала. С плоской гранью. Поверху выбито – призывом к действию: "Выплесни горечь свою".

– Выплескивают?

– Еще как! Каждому каравану дозволена одна запись.

– Без этого нельзя?

– Без этого – нельзя. Чтобы выплеснуть горечь и успокоенными пойти дальше.

– А что впереди?

– Место‚ богатое водой и зеленью. Последняя стоянка перед восхождением.

– Боря‚ – шепчет Нюма. – На этой скале пишется история. Клинобитными знаками‚ к радости очередного Шлимана....

– Тут пишется история‚ – соглашается горбун. – "Когда Таркинус убил Лулиянуса‚ и Папоса‚ брата его‚ убил..." Я так вам скажу: Атлантиды не тонут в океанах. Атлантиды тонут в памяти по нашей лености‚ что неразумно. Выплескивайте уже‚ и пойдем дальше.

Они задумываются. Горечи у них немало. Горечи хоть отбавляй‚ но как это облечь в слова?

– А что написали предыдущие? Те‚ что прошли до нас?

– Сейчас узнаем‚ – обещает горбун.

Водит пальцами по буквам‚ считывая очертания во мраке‚ улыбается‚ хмурится‚ задумывается в недоумении. Кто-то кричит:

– Дайте мне... Я специалист по алфавиту!

– По алфавиту мы все специалисты.

Зачитывает‚ наконец:

– "Сидим‚ ждем и трепещем..."

Замолкают в робости. Осмысливают в молчании. Спрашивают наперебой:

– Кого ждали? Почему трепетали? Ради чего сидели в покорности?..

– Какая разница? Оттрепетали свое – теперь ваша очередь.

В темноте слышно тюканье. Старуха-бродяжка выбивает надпись‚ никого не спросившись.

– Мне некогда. Мне пора.

– Ей пора‚ – подтверждает некто из паланкина. – Начинается третий акт‚ а в нем она привыкла умирать.

– Пусть скажет хоть‚ чего высекает.

Старуха говорит:

– А высекаю я вот что. "Смилуйся и избавь!"

– Все согласны? – спрашивает горбун.

– Все. Все!..

– Молодец‚ старуха... "Смилуйся и избавь!"

– В самую точку.

Пора трогаться в путь‚ но где Боря?

– Борис‚ ты что?

Боря Кугель лунатиком двигается к скале‚ руки тянет перед собой‚ проборматывает в волнении:

– Я был здесь... Да-да‚ я проходил мимо... Высекал в прежних караванах... – Шарит руками по плоской грани: – Не мог не оставить... Хоть какой знак... И не крутите мне пупсики!

Считывает прикосновениями:

– Вот же оно... Вот! "Смерть опередила раскаяние..."

Плечи содрогаются. Тонкие журавлиные ноги подрагивают. Выплескивается накопленная горечь.

– Соня! Ой‚ Соня!..

Можно двигаться дальше.

12

Костер. Пара пальм. Финики свисают гроздьями. Родник стекает в каменное углубление‚ образуя колодец. К ночи слетаются на огонь блуждающие души; прислонившись к стволу‚ их ожидает молчаливый свидетель‚ внимающий тишине. Здесь он живет‚ подкладывая хворост в огонь‚ здесь размышляет в безмолвии пустот‚ записывает мысли‚ полудрёмы‚ нашептывания текучих барханов. Назавтра снова пишет – палочкой по песку‚ но ветер стирает записи. Сухость кожи. Пронзительность глаза. Легкость иссушенного тела и прозрачность мысли.

Говорит Нюме:

– Подойди к колодцу.

Вода взбулькивает без интереса‚ не более.

Говорит Боре:

– Ты подойди.

Говорит каждому.