— Ты там у себя чуток отвык от нашего языка, парень, — сказал дон Карло. — Видно, родная речь не забывается, только если всосать ее с молоком матери. Вот твой отец хоть и жил с девятилетнего возраста в Америке, а все же на нашем языке говорил до самой смерти без единой ошибки. Большого ума был человек, упокой, господи, его душу, хоть толком ничему и не учился. Жаль, что он рано умер, из-за этого и тебе пришлось смолоду много работать. Ну ничего, нет худа без добра, а уж в труде-то и вовсе нет большого худа. Конечно, поучись ты побольше, может, оно и пошло бы тебе на пользу, но наверняка тут ничего сказать нельзя. Ум у человека все-таки в голове, а не в книжках, — будь он в книжках, не осталось бы дураков на свете. А мой сынок уйму книжек прочитал, а все дурак дураком.
— Ничего, дон Карло, ум приходит с годами. Прекрасно, если у человека есть время найти себя, определить, что ему нужно в жизни. Когда у меня появятся дети, я не буду принуждать их идти по своим стопам, — примирительным тоном произнес Джо Скаличе.
— А что это мы сидим без музыки? — своим мурлыкающим голосом вопросил дон Наварро, не любивший семейных разговоров, которые казались ему бессодержательными. Дабы потешить себя экзотикой, он пригласил ансамбль во главе с солистом, исполняющим народные песни. В наушниках послышались звуки гитары, скрипки, бубна, зазвучали залихватские куплеты, импровизировавшиеся певцом на лету в ответ на реплики слушателей, разражавшихся взрывами смеха на особенно удачный куплет. Празднество проходило хотя и в чисто холостяцкой компании, однако пока вполне невинно: специалисты по слежке знали, что пиршества такого рода частенько перерастали в вакханалии, заканчивавшиеся совместным купанием обнаженных гостей и их подруг в бассейне с шампанским или свальным грехом прямо на лужайке у столов под руководством приглашенных порнозвезд. Самые невинные грешки водились за доном Карло Арредаменти, фантазия которого не заходила дальше того, чтобы, находясь в разлуке со старой мужиковатой супругой, потребовать привести себе девчонку «согреть постель». Впрочем, оргии и всякие безобразия генералы мафии устраивали в особом, параллельном мире, существовавшем как раз для воплощения в жизнь любых фантазий состоятельных людей. В собственной же семье каждый из руководителей преступного мира, даже рафинированный Козимо Наварро, мог с полным основанием считать себя образцовым мужем и отцом — в противном случае он рисковал лишиться и житейского, и делового авторитета, что в силу специфики их занятий могло оказаться равносильно смерти. О делах в кругу семьи тоже не принято было говорить, и шпионить за семьей, даже когда ее глава отдыхал дома, означало пустую трату времени.
Запись продолжалась, однако, долгое время не слыша ничего существенного, операторы уже слушали вполуха, курили и обменивались репликами. В отличие от наблюдателей на чердаке насосной станции они не видели, как весь парк озарился огнями иллюминации, между деревьями зажглись гирлянды, а на лужайках — вензеля участников встречи, — разумеется, за исключением некомпанейских иранцев. Однако о происходящем можно было догадаться по взрывам восторга и цветистым похвалам в адрес устроителей празднества — Турко и Пезенти. Вдруг гости на минуту умолкли и затем разразились особенно громкими восторженными воплями и аплодисментами — это в небо взвились ракеты фейерверка, разрываясь в черном небе и образуя султаны, зонтики и крутящиеся колеса.