Смерть и фокусник

– То, что я вижу, когда смотрю в глаза Деллы, это нечто совершенно иное. Что-то более мрачное. Оно заставляет меня задуматься, какие муки она пережила в своей жизни. Можем ли мы поверить, что она взяла «Рождение»? Инстинкт подсказывает, что нет. Записи доктора Риса описывают воровку, которая крадет, потому что может это делать. Безделушки, мелкие предметы, не представляющие особой ценности. Дело в самом предмете, в ощущении его веса в руке. А не в его материальной ценности или чем-то столь же примитивном. «Рождение» не тот предмет, который наша актриса бы выбрала. Слишком большой, громоздкий и тяжелый. И, как мы знаем, его стоимость имеет для нее мало значения.

– Я не думаю, что можно делать такие огульные заявления о ее характере. Даже Рис не смог определить, что ею движет. Помните часы? У нее была прекрасная возможность стащить часы Маркуса Боумана, но она этого не сделала. Не нам говорить, что привлечет ее больной мозг.

– Согласен, – поддержал его Спектор, – но остается вопрос возможности. Насколько мы знаем, все, что она брала, она брала потому, что оно плохо лежало. Но «Рождение», наоборот, было хорошо спрятано. Оно было под замком в сундуке под кроватью Тизела. Вне ее зоны досягаемости. Она не взламывает сейфы и не вскрывает замки. Она всегда была скорее карманницей, чем гением взлома. Подумайте хорошенько. Ответ содержится в записях доктора. Подумайте о той встрече с Маркусом Боуманом. Помимо истории с часами меня заинтересовал рассказ доктора о том, что сказал сам Боуман во время встречи. Согласно записям, Боуман сразу же узнал Деллу. Но когда я был на премьере «Мисс Смерти», я отчетливо помню, как подслушал разговор между Боуманом и Лидией, в ходе которого Боуман притворился, что не знает, кто такая Делла. Он даже назвал ее «Хелен» Куксон. Это само по себе ничего не доказывает, но вызывает вопросы. Почему Маркус Боуман притворился, что никогда раньше не встречал Деллу? И почему именно перед Лидией?

Флинт побарабанил пальцами по столешнице:

– Значит, Боуман знал Деллу. И таким неловким способом он пытался помешать Лидии узнать об этом.

Спектор кивнул:

– Давайте продолжим эту мысль. Боуман весьма публично узнал Деллу в Доллис-Хилл. А потом сделал вид, что не узнал ее в «Гранате». И Делла не взяла часы. Единственная причина, по которой она не воспользовалась этой возможностью, заключается в том, что она тоже узнала Боумана и удивилась. Даже испугалась. Она не ожидала встретить его там. И не хотела его там видеть. Но почему? Напрашивается вывод, что у них были какие-то тайные отношения. Вот такое неприятное совпадение: у нее был роман с будущим зятем ее психиатра. Не так уж маловероятно, как кажется на первый взгляд. Боуман особенно искусен в умении доставать приглашения на светские мероприятия. А Делла как актриса всегда в центре внимания на таких мероприятиях. При подобных обстоятельствах было бы маловероятно, чтобы они не встречались раньше.

И вот еще что: Бенджамина Тизела поразила реакция Деллы на картину, когда он показал ее на вечеринке. Ему показалось, что в том, как она смотрела на полотно, было что-то «необъяснимое». Как вы думаете, что он имел в виду?

– Ну, – протянул Флинт, – есть только один способ выяснить. Придется снова встретиться с Деллой. Я докопаюсь до сути дела любой ценой. Но, пожалуйста, Спектор, сначала окажите мне одну услугу. Закажите мне пива, а?

* * *

Они нашли Деллу в одиночестве в гримерной «Граната». У нее слегка дрожала рука, которой она накладывала макияж.

– Ты собираешься играть сегодня? – спросил Флинт.

– Я знаю, что ты считаешь меня черствой. Но мне все равно. Мне нужно зарабатывать на жизнь, а благодаря вчерашним безобразиям мне так и не удалось занять деньги у Флойда Стенхауса.

– Вы так и не ответили на мой вопрос вчера вечером, мисс Куксон: для чего вам нужны деньги? Вас шантажируют?

– Если даже и так, – ответила она, поправляя корсет, – это не ваше дело.

– Мистер Флинт, если позволите… – вмешался Спектор, – у меня к тебе один вопрос, Делла.

Она отвернулась от зеркала, чтобы посмотреть на него, и в глазах у нее читалась тихая тревога:

– Спрашивай, Джозеф.

– Он не о Флойде Стенхаусе. И не о Пите Хоббсе. И даже не о докторе Рисе. Речь идет о «Рождении».

– О чем именно?

– Насколько тебе известно, Бенджамин Тизел показывал картину кому-нибудь еще в день вечеринки?

– Нет. Не показывал. И я знаю это точно, потому что он сам так сказал. Сказал, что я единственная, кому он «дарит этот подарок».

– Когда он показывал картину, в комнате было темно?

– Она была освещена луной. Свет попадал из маленького окна. Он не включил лампы, потому что сказал, что это произведение искусства лучше всего смотреть при естественном освещении, каким бы оно ни было.

– Но вы были там одни?

– Совершенно. По крайней мере… – Тут она замолчала.

– Что такое?

– Нет, ничего. Возможно, ничего.

Флинт, возможно, настоял бы на ответе, но Спектор решил оставить все как есть.

– Ты знаешь что-нибудь о сумасшедшем испанце Манолито Эспине?

– Только то, что он был художником.