Смерть и конюший короля

Пилкингс (чуть раздраженно). Входи, Джозеф, не валяй дурака. И где это ты, интересно, набрался таких носорожьих понятий о тактичности? Да входи же, тебе говорят!

Джозеф. Что прикажете, сэр?

Пилкингс. Скажи, Джозеф, ты христианин или нет?

Джозеф. Христианин, сэр.

Пилкингс. И мой наряд тебя не тревожит?

Джозеф. Нет, сэр, он лишен магической силы.

Пилкингс. Слава Богу, нашелся хоть один здравомыслящий человек! А теперь скажи, Джозеф, – скажи честно, как подобает истинному христианину, – что должно случиться сегодня вечером в городе?

Джозеф. Сегодня вечером, сэр? Вы говорите про вождя, который собирается себя убить?

Пилкингс. Что-что?

Джейн. Как это так – себя убить?

Пилкингс. Ты хочешь сказать, что в городе произойдет убийство?

Джозеф. Нет, хозяин. Никто никого не собирается убивать. Просто этот вождь сегодня умрет.

Пилкингс. Да почему, Джозеф?

Джозеф. Таков уж здешний обычай и закон. В прошлом месяце умер король. Сегодня его будут хоронить. Но до похорон Элесин должен умереть, чтобы сопровождать его на небеса.

Пилкингс. Ох и надоели же мне вечные хлопоты с этим вождем!

Джозеф. Он конюший короля.

Пилкингс (уныло). Я знаю.

Джейн. Саймон, в чем дело?

Пилкингс. Ну разумеется, кто же, кроме него!

Джейн. О ком ты говоришь?

Пилкингс. Неужели забыла? Это тот самый вождь, с которым у меня была стычка три или четыре года назад. Я помог его сыну уехать в Англию, чтобы он поступил там в медицинский колледж. А его отец лез из кожи вон, чтобы мне помешать.

Джейн. Да-да, теперь я припоминаю. Это был очень чувствительный юноша. Как же его звали?

Пилкингс. Олунде. Я, кстати, так и не ответил на его последнее письмо. А этот старый язычник хотел удержать своего сына возле себя ради выполнения каких-то их традиционно-семейных обычаев. Мне, признаться, было невдомек, о чем он хлопочет. Я, можно сказать, вызволил его сына из-под строгого домашнего ареста и тайком переправил на корабль. Очень смышленый паренек, на редкость смышленый.

Джейн. А мне он казался чересчур чувствительным – вроде тех юношей, которые жуют поэтическую жвачку из розовых лепестков где-нибудь в мансардах лондонского Блумсбери.

Пилкингс. Я уверен – из него получится превосходный врач. Он твердо решил этого добиться. И пока ему нужна моя помощь, он может на нее рассчитывать.

Джейн (помолчав). Послушай, Саймон…

Пилкингс. Да?

Джейн. Он ведь старший сын, верно?

Пилкингс. Вот уж не знаю. Да и как их всех распознаешь у этого старого козла?

Джейн. А ты знаешь, Джозеф?

Джозеф. Конечно, мэм. Он старший сын. Поэтому-то Элесин и клял хозяина на все корки.

Джейн (со смешком). В самом деле, Саймон? Он действительно клял тебя на все корки?

Пилкингс. По его проклятиям мне бы уже давно пора отправиться к праотцам.

Джозеф. Не беспокойтесь, мэм, ведь хозяин – белый человек. И хороший христианин. Джу-джу черного человека не могут ему повредить.

Джейн. Значит, раз он старший сын, его ждала судьба Элесина при новом короле? Это ведь семейная традиция, правильно, Джозеф?

Джозеф. Да, мэм. И если б Элесин умер до смерти короля, его сыну выпала бы доля отца.

Джейн. Теперь мне понятно, почему этот вождь так яростно противился отъезду мальчика в Лондон.

Пилкингс. И это лишний раз убеждает меня, что я правильно поступил.

Джейн. Интересно, сам-то он знал?

Пилкингс. Кто – сам? Ты про Олунде?

Джейн. Да, про него. Вот, наверно, почему он так стремился уехать. Я тоже на его месте постаралась бы удрать – чтоб не угодить в капкан этого кошмарного обычая.

Пилкингс (как бы размышляя вслух). Н-нет, мне кажется, он не знал. Или по крайней мере не показывал виду. Про него было трудно сказать что-нибудь наверняка. Он, видишь ли, в отличие от большинства своих сородичей был очень скрытный. И почти никогда не раскрывался, даже передо мной.

Джейн. А разве все они тут не скрытные?

Пилкингс. Аборигены-то? Бог с тобой, дорогая! Ты еще и моргнуть не успеешь, а они уже выболтают тебе все свои семейные тайны. Да вот на днях…

Джейн. Но послушай, Саймон, разве они открывают нам что-нибудь по-настоящему для них важное? Что-нибудь сокровенное из своей жизни? Вот, к примеру, этот их обычай – ведь мы даже не подозревали, что он еще существует.

Пилкингс. Д-да, тут ты, пожалуй, права. Скользкие, хитрые ублюдки…

Джозеф (угрюмо). Я могу идти, хозяин? Мне нужно убраться в кухне.

Пилкингс. Иди, Джозеф, иди. И забудь, что я тебя звал.

Джозеф уходит.

Джейн. Саймон, ты должен поосторожней выбирать выражения. Для них здесь, понимаешь ли, «ублюдок» не пустое бранное слово.

Пилкингс. С каких это пор ты стала этнографом, хотел бы я знать?

Джейн. У меня нет претензий на какие-нибудь серьезные знания, Саймон. Я просто слышу иногда, как ругаются слуги. Вот почему мне стало известно, что это слово считается у них тяжким оскорблением, а не пустопорожней бранью.

Пилкингс. И действительно – в их пластичных, мягко говоря, семьях не может быть внебрачных детей. Называй свальное сожительство семьей – и никаких тебе ублюдков.

Джейн (пожав плечами). Считай, если хочешь, так.