Смерть и круассаны

Тут он вздрогнул, услышав грохот из освещенной комнаты. Может, нужно сходить? Но имеет ли он право покидать свой пост? Он подумал, что Валери бы не колебалась, а затем кинулся к главному зданию и заглянул в окно, на котором, к его удивлению, не оказалось ни штор, ни жалюзи. Увиденное ему не понравилось. Бедные Мартин и Дженни; пожалуй, стоило их предупредить.

Глава двадцатая

На цыпочках пробираясь вокруг дома к задней двери, Ричард тряс головой, пытаясь выкинуть из нее картинку, похоже, навсегда отпечатавшуюся в мозгу. Он изо всех сил старался не хрустеть гравием под ногами и не тревожить больше сигнальные огни и, добравшись до задней двери, отчасти гордился своими усилиями. Потянулся к двери и сквозь застекленную часть заглянул в огромную кухню. На столе стояли пустая бутылка из-под местного белого вина и тарелки с остатками закусок, которые Дженни всегда готовила для подобных вечеров. За кухней можно было разглядеть тускло освещенный коридор, а еще дальше — эфемерное, если так можно выразиться, красноватое свечение из гостиной. Казалось, кто-то забыл закрыть дверь в комнату для проявки фотографий.

Он помялся, не зная, стоит ли идти дальше. И без того он увидел много неприятного, а ведь еще и Риззоли могли рыскать где-то поблизости. Также его останавливало нынешнее местоположение: у задней двери Томпсонов. Бесконечное назойливое повторение Мартином двусмысленного «вход для ремесленников» воскресил в памяти Ричарда бесчисленные вечера в их компании, когда он мечтал оказаться в любом другом месте. «Мартин — чудовищный зануда», — подумал он, отдергивая руку от дверной ручки, но тут же вспомнил, что тот попал в серьезные неприятности. Тогда он медленно повернул ручку и тихо вошел в кухню, забирая вправо от открытой двери в коридор и прислушиваясь к каждому звуку. К великой радости, не услышав ни одного, он преувеличенно аккуратно прокрался по коридору к источнику красного света.

Когда он толкнул дверь в гостиную, та громко скрипнула, заставив его отскочить в сторону, так, на всякий случай. Ничего не произошло, и он метнулся в комнату. Вид с этой стороны окна был ничуть не лучше, чем с той. Здесь, в углу, на полу сидели Мартин и Дженни, связанные спиной к спине, как рождественские индейки. Их бледная кожа покрылась мурашками, а волосы на руках встали дыбом, словно по ним прошел разряд тока. Со своего места он не мог видеть лицо Мартина, но зато видел Дженни. Ее рот был заклеен чем-то вроде розовой липкой ленты, глаза широко распахнуты, не столько от боли или шока, как решил Ричард, сколько от легкого смущения, вызванного ее затруднительным положением.

Он прокрался внутрь, все еще опасаясь, что Риззоли где-то поблизости, а затем просигнализировал вопрос Дженни, для подстраховки. Она покачала головой, насколько смогла, и он быстро подошел к связанной паре. На лице Мартина не отражалось ни капли смущения, а в широко распахнутых глазах определенно горело возбуждение. Рот его тоже был заткнут, но при помощи тонкого черного ремешка, застегнутого на затылке и крепящегося к чему-то вроде красного мячика между губами. К вопросу о мясных аналогиях, подумал краснеющий Ричард: Мартин походил на молочного поросенка.

Мартин согнулся, выставив челюсть, словно у него заложило уши, и выпихнул шарик на подбородок. Ричард понимал, что наблюдает за всем этим с неприкрытым отвращением, но сейчас ему было не до светских любезностей. Выпихнув шарик, Мартин удовлетворенно вздохнул.

— Ричард, — произнес он, оглядывая того с головы до ног, — на кого ты похож?

Ричард всегда самым тщательным образом старался подготовиться к любым случайностям. Он не имел склонности к спонтанным решениям или действиям по наитию — может быть, именно это стало причиной нынешнего плачевного состояния его брака, — но буквально ничто в мире не могло подготовить его ни к этой ситуации, ни к этому вопросу. У него чуть земля не ушла из-под ног. Он замер, пытаясь каким-то образом осознать вопрос Мартина, и в этот момент краем глаза уловил свое отражение в ростовом зеркале на двери. Одетый в черное, с вязаной шапочкой не по размеру на макушке и лицом, вымазанным какой-то грязью, он совершенно точно мог вызвать вопросы у обычного прохожего. Но, господи помилуй, для половинки связанного латексом бутерброда из двух пухлых извращенцев, да еще и с зажимами для бумаг на сосках, комментировать чей-то выбор вечернего наряда было верхом наглости. Ему нестерпимо захотелось снова сунуть красный шарик Мартину в рот.

— Что случилось? — спросил Ричард некоторое время спустя, проигнорировав вопрос, который — он был в этом уверен — как и многое из этого вечера, будет преследовать его вечно.

— Извини, Ричард, что ты сказал?

Тут Ричард с тоскливой безнадежностью понял, что его глиняная маска затвердела, губы больше неспособны свободно двигаться и потому он разговаривает как плохой чревовещатель. Он закатил глаза и всплеснул руками.

— Ч… о сл… ч… л… сь? — выделил он. — …рости…энни, — и нагнулся, пытаясь отклеить ленту от ее рта.