Смерть и приятные голоса (= Губительно приятные голоса)

Хьюго рухнул на землю. Думаете, я помчался вспять, чтобы поднять всех на ноги? Или хотя бы подбежал к нему, чтобы оказать помощь? Нет, ничего подобного. Я стоял как пень, не шевелясь, и продолжал таращиться на лежащего парня. Почему я так себя повел, несмотря на весь свой опыт? Я ведь как-никак врач, всякое видал. Был ли это страх? Едва ли. Я даже сейчас его не испытываю, а тогда я даже не думал о том, что будет, если я попытаюсь схватить Эвелин. Но я могу сказать, что это было: внезапное бессилие, в критический момент мне отказала и сила, и сила воли, и способность мыслить. Если Вы, конечно, сможете понять мое тогдашнее состояние, но Вам этого не понять... Поэтому постараюсь объяснить. Представьте себе спортсмена, скажем знаменитого спринтера, который позволил себе долго не тренироваться. И вот однажды сама жизнь устроила ему испытание: надо было быстро убегать, чтобы спастись. И тут наш бывалый спортсмен вдруг обнаружил, что мышцы не желают его слушаться. Что он стал слабаком, слабее даже обыкновенных людей, никогда не занимавшихся бегом. Примерно то же самое произошло и со мной. События развивались стремительно. Хьюго упал. К нему подскочила Эвелин и потащила его, причем без особых усилий, к кусту, под которым потом и найми тело. Потом отправилась назад, тем же путем. Прошла совсем близко от меня, и вскоре ее уже не было видно.

Бот тогда меня одолела страшная дрожь, меня бил озноб, хотя тот вечер был довольно теплым. Когда мне все же удалось с собою справиться, я подошел к Хьюго и наклонился над ним. Он уже был мертв. Я сообразил, что лучше бы мне отсюда убраться. Если кто-то слышал выстрел, и сейчас меня тут застукают, то никто не поверит, что я тут ни при чем. Говорить, что это сделала Эвелин, было глупо. И у нее, и у меня были примерно одинаковые мотивы, чтобы избавиться от Хьюго. Однако никто не пришел, вокруг стояла тишина. Б общем, я тоже сбежал, тоже тем же путем. Придя к себе, я хорошенько выпил, а потом вернулся в гостиную. Эвелин была уже там и танцевала с сэром Фредериком. Было еще только без четверти десять, то есть отсутствовал я минут тридцать пять, не дольше. Со странным чувством смотрел я из коридора на открывшуюся мне картину: две кружащиеся беспечно пары, чета Биддолфов с интересом за ними наблюдающая, и Вы - там же, где я Вас оставил: у патефона. Все было точно таким же, как и до моего ухода. Мне казалось, что передо мной какие-то автоматы, а не живые люди. Я не мог поверить, что никто из вас ничего не слышал, и не видел, ни о чем не догадался ни по ее, ни по моему лицу. Что даже смутное эхо тех гибельных минут не проникло в эту залу, неуловимое эхо агонии жертвы, лежавшей там, в прелестном парке, под цветущим кустом. Я снова сменил Вас у патефона. Эвелин успела уйти, как раз проскользнула мимо меня, когда я собрался войти, совершенно не подозревая, что мне известна ее тайна, погруженная в свои мысли. Лицо у нее было бледным, но румянца на ее щеках никогда не бывало, белая молочная кожа была одной из главных ее прелестей. Я подумал, может, все-таки пойти за ней, завести разговор, но Вы меня опередили. Не думаю, что она сильно обрадовалась Вашей компании! Однако, назад Вы не вернулись, и все стали потихоньку разбредаться. Марсель, памятуя о договоренности с Хьюго, пригласил Урсулу пройтись по саду. Потом ушел сэр Фредерик и Биддолфы. Я остался в одиночестве. Вы вернулись в гостиную в одиннадцать, когда там уже снова появились Марсель и Урсула.

На следующее утро Вы обнаружили труп, потом приехала полиция. Что я должен был делать? Я провел бессонную ночь, обдумывая это. Под утро решил, что нужно посмотреть, как пойдет расследование. Возможно, Эвелин оставила какую-то улику, и полицейские сами ее обнаружат, подумал я. А если не обнаружат, какие доказательства мог предоставить им я? Мне казалось, что, если я сам проявлю инициативу, меня тут же арестуют, и начнется долгое судебное - уголовное!- разбирательство, это в худшем случае. А в лучшем бесконечные изматывающие расспросы, и это будет стоить мне невыносимого нервного напряжения. В эту ночь мне не помог ни веронал, ни прочие таблетки, и я понял, что отныне обречен на лютую бессонницу, которая пока меня миловала. Я представлял себе бесконечные ночи, от силы два-три часа тяжелого забытья, а потом снова бодрствование. Был еще выход: чудовищные дозы снотворного, от которых даже днем ты находишься в полусонном состоянии. А как можно в таком состоянии отвечать на вопросы полиции, когда каждую минуту нужно быть начеку и хотя бы четко понимать, о чем тебя спрашивают ? Никто тогда в гостиной не заметил моего отсутствия, а если и заметили, то наверняка подумали, что я вышел всего на несколько минут, промочить горло. Вы ведь тоже подумали, что я скоро вернусь? Вы единственный, кто мог заметить, что я отсутствовал довольно долго.