Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

— Если вы подождете конца занятий в школе, я поеду с вами.

— А скоро конец?

— Через неделю.

— Я подожду.

— Вы хотите сказать — вы согласны, чтобы я ехал с вами?

— А почему же нет?

Их взаимное понимание не нуждалось в словах. Но два дня спустя Маркэнд почувствовал внезапную потребность сообщить новость Лиде. Она уже лежала в постели, с блокнотом и карандашом; электрическая лампочка без абажура спускалась над ее головой.

— Когда кончится учебный год, — сказал он ей, — я уеду с Берном на Север.

Глаза Лиды потеплели.

— Я очень рада и немножко завидую. Я много дала бы за то, чтоб уехать с Берном.

— Так ведь я сам просил, это не его предложение. Почему бы и вам не попросить? Я уверен, ему и в голову бы не пришло…

— Ошибаетесь! Вы бы не попросили, если б он не хотел этого.

— Вы думаете, что у него есть на меня виды? — Маркэнд улыбнулся.

— У него есть свои планы, вот и все. И может быть, вы нужны ему.

— Ну, мне об этом ничего не известно. Ничего не было сказано…

— Я очень рада, — сказала она опять. — Берн знает, что вы можете принести пользу…

— Я знаю только то, что он мне нравится.

Он сел на ее постель; грубая рубашка прикрывала ее плечи и грудь до горла.

— А мне _вы_ нравитесь, — сказала она. — Мне нравится то, что происходит в вас. Мне нравится, что вы остались на своем месте, после того как Теодора бежала. Что вы сами учились. Я помогла вам, правда, Дэвид?

— Вы мне скрасили эти месяцы.

Она бессознательным движением положила руку на грудь.

— Все идет как надо. Когда уехала Теодора, я беспокоилась. Но все идет как надо! Вы остались и учились… Берн приехал… вы уезжаете вместе.

— Лида, — сказал Маркэнд, — иногда я чувствовал к вам жалость, потому что не находил вас красивой физически. Я был большой дурак. Мне нечего жалеть вас. Вы счастливы!

Ее глаза остановились на нем; в них была гордость; машинально ее другая рука накрыла ту, что лежала на груди.

— Вы и Берн, — сказал он, — вы счастливы. Может быть, именно потому я и смог остаться здесь, рядом с вами. Может быть, потому уезжаю теперь на Север вместе с ним.

— Больше вы ничего не можете сказать о себе?

— Что же еще, Лида?

— Что? Хорошо, я скажу вам. Мне можно, потому что я помогла этому. Вы едете с Берном, и он берет вас с собой, потому что вы — революционер.

— Ничего подобного, Лида. Это абсурд. Ничего подобного.

— Я не говорила, что вы социалист. Не настоящий. Пока еще нет. Но вы революционер. Даже если вы сами этого не сознаете. И давно уже, глупый вы мальчик! С тех самых пор, как ушли из дому.

— Вы сказали это Берну?

— Нет, в этом не было нужды. — Лида засмеялась и натянула одеяло так, что виднелась только голова. — Берн сам сказал мне.

Он следил за выражением ее глаз, ласково-торжествующих и ласково-насмешливых. Он покачал головой, отказываясь спорить.

— Погасить вам лампу?

— Пожалуйста.

Сразу в окно ворвалась песня ночи в благоухании листвы и темной земли, наполнила маленькую комнату и приблизила их друг к другу. Он сел на постель и коснулся волос Лиды, сиявших, как черное пламя в лучезарной ночи. Ему было хорошо с ней, и ей — с ним; ей не нужно было ничего больше, кроме легкого прикосновения его руки к ее волосам. Тогда Маркэнд понял, что половое чувство в той форме, которую придали ему люди, может быть ложью. Было ли то, что они испытывали сейчас оба, чем-либо иным, как не продолжением безличной близости их обоих к песне темной земли? Он не мог найти для этого иной, истинной формы. И Лида знала это. Если б сейчас он приблизился к ней, как мужчина к женщине, он причинил бы ей зло. — Женщины мудры, — подумал он. — Они знают, когда в любовном объятии истина… единственная истина, и когда оно лживо. Тед знала… В этом безмолвном миге покоя с Лидой есть все, и ей ничего не нужно. С Тед было неизмеримо больше, но не все, и поэтому так ничтожно мало! Почему я не мог дать Тед то, что ей было нужно? Потому что это было невозможно, она должна была умереть. Оттого что ей суждено было умереть, я не мог соединиться с ней до конца.

— Вы думаете о ней, — сказала Лида, не шевелясь под его рукой, прикоснувшейся к ее волосам.

— Мне суждено жить, — вслух ответил он своим мыслям. Она поняла.