Смерть и солнце

Но тут ее взгляд упал на вытянувшееся, беспомощно-растерянное лицо энонийца, и до нее дошло. Она чуть не расхохоталась, осознав, что лорд только что положил спору конец единственно возможным способом. Начни он возражать, проклятый энониец до конца их путешествия не дал бы рыцарю прохода - или она совершенно ничего не понимала в людях. Интересно только, почему рыцарь был так уверен, что парень ее не тронет. Правда, одно дело рассуждать о том, чтобы лишить кого-то жизни, и совсем другое - это сделать, но южанин, откровенно говоря, не походил на мямлю и слюнтяя.

Энониец повернулся к ней и обнаружил, что она лежит с открытыми глазами. Если взглядом можно было бы убить, то приговор, который он ей вынес, оказался бы исполнен в ту же самую секунду.

Пожалуй, пора было что-нибудь с этим делать, а то он действительно когда-нибудь ее придушит.

- Ты не мог бы... принести воды? - негромко попросила Айя. Ей даже не пришлось изображать слабость, голос и без того звучал, как писк недотопленного котенка.

Злость во взгляде юноши сменилась озабоченностью. На кувшин, стоящий на столе, он даже не взглянул - должно быть, еще ночью выпил все до капли.

- Я сейчас, - пообещал он коротко, вставая на ноги. И быстро вышел из каюты, прихватив с собой пустой кувшин.

Ну надо же, как просто, - восхитилась Айя. Любопытный все же экземпляр этот южанин. Сперва злится так, что на загривке шерсть топорщится, а потом сразу же бросается выполнять просьбу "умирающей". Ну-ну.

* * *

Из двух тренировочных мечей, хранившихся в потертом кожаном чехле, Рикс выбрал тот, который был потяжелее. Они с Лаской сделали эти мечи, пока он изводился от безделья и тревоги в захваченном городе. Наверное, разведчица хотела таким способом отвлечь его от мыслей о мессере Иреме и об их товарищах, погибших во время штурма. Надо отдать Ласке должное, изобретенный ею способ оказался действенным. Пока они скакали по двору, утаптывая снежный наст до каменного состояния, все мысли покидали голову "дан-Энрикса", и порой он чувствовал себя почти счастливым. Оказалось, тело может быть счастливым совершенно независимо от головы, если получит то, что хочет - быстрое движение, хмельное ощущение собственной ловкости и силы, а в конце - глухую боль в усталых мышцах. Сражаясь с Лаской, Рикс с досадой обнаружил, что он был не первым, кто сумел чему-то научиться у Асгейра Аэстерна. Но южанин быстро понял, что девушка смотрит на тхаро-рейн сугубо прагматично - для нее оно сводилось к знанию нескольких дюжин основных приемов и ухваток, с помощью которых можно одолеть более сильного противника. "В драке есть только одно искусство, Рик: искусство выживать, - со смехом заявила девушка, когда он попытался поговорить с ней о тхаро-рейн. - Все остальное меня не интересует". Рикс тогда немного растерялся, но потом подумал, что она по-своему права. Это как с книгой - вроде бы для всех написано одно и то же, но при этом каждый все равно поймет по-своему, и в этом-то, по утверждению Саккрониса, и заключается весь смысл. К тому же, явное пренебрежение к истокам тхаро-рейн никак не отражалось на умениях разведчицы. Многие вещи она знала лучше Рикса и щедро делилась с ним своими знаниями. А потом сэр Ирем выздоровел, и чехол с "мечами" несколько недель без дела провалялся среди остальных вещей "дан-Энрикса", поскольку энонийцу стало не до фехтования. Казалось, в коадъютора, поднявшегося на ноги после болезни, вселилась сотня фэйров, и южанин сбился с ног, пытаясь не отстать от сюзерена, делавшего по три дела разом и, похоже, получавшего от этой суеты большое удовольствие. Только на корабле Крикс обнаружил, что мечи перенесли на "Зимородок" вместе с прочими его вещами.

Взвесив меч в руке, Крикс сделал пару пробных выпадов. Качание палубы под ногами совершенно не сбивало с ритма - он давно успел привыкнуть к нему так же, как когда-то приноравливался к ходу лошади, и даже начал находить в этом особенное удовольствие. Казалось, что корабль дышит, как живое существо. Раньше "дан-Энрикс" постеснялся бы размахивать на палубе затупленной железкой, опасаясь ядовитых реплик Нойе, но в последние несколько дней островитянин почему-то прекратил к нему цепляться и вообще выглядел слегка пришибленным. Сперва "дан-Энрикс" хотел выяснить, в чем дело, но потом решил, что от добра добра не ищут, и что самым лучшем будет сделать вид, что он в упор не видит перемен в манерах Альбатроса.

Неуклюжее спросонья тело понемногу оживало, выбившиеся из-под повязки волосы липли ко лбу, и даже мысль о том, что день опять придется провести возле постели Айи, не могла испортить ему настроение.