Смерть, как непроверенный слух (ЛП)

В Клуб Академии я пришел заранее и стал ждать показа. Приближалась, в конце концов, встреча с фильмом «Амаркорд». Я несколько раз зевнул. Ну, ничего страшного, подумал я, это нормально, когда устал, то зеваешь. Кинозал стал заполняться, кроме студентов было еще много работников кино, готовых увидеть великий фильм. Когда пришло время показа «Амаркорда», на сцене появился наш профессор Антонин Броусил, человек, который умудрялся, несмотря на железный занавес, переправлять все стоящие фильмы в Прагу, в Академию. Поприветствовал присутствующих, и рассказал, что, благодаря огромному интересу, шедевр оставался в Праге три недели, и что Феллини – Шекспир нашего времени. Глаза у меня начали слипаться, но я сразу же себя одернул. Ну ладно, ничего, прикорнул на время профессорского выступления, все равно, конечно, он там все правильно сказал. Аплодисменты, занавес поднимается, белеет экран, свет потихоньку меркнет. Темнота, и начинается фильм. Какая дивная композиция, подумал я, Римини через объектив оператора Джузеппе Ротуна, весенний пух объединяет кадры, появляется тот самый бродяга, прыгает, хватает пух и говорит: „Ла примавера”, а я засыпаю… Сплю, просыпаюсь, вижу титры! Ну, что же это, спрашиваю я себя, может, я ненормальный какой? Нет уже даже презирающих меня студентов. Остался только один киноработник, который вежливо отодвинул мою ногу со своего колена и ушел. Теперь всем известно, что я – случай для психиатра!

Неделя прошла в угнетенном состоянии духа. Было мне грустно из-за моих бестолковых словацких выходных, и, еще больше, из-за болезненной потребности засыпания на просмотре великого фильма.

Внезапно, мне позвонили с проходной общежития, сказать, что меня ищет Кера из Сараева. Вернулся он из Берлина, весь такой в кожаном, позвонил, и говорит:

- Братан, баблоса поднял вообще нереально, возвращаюсь полный по самое нехочу, желаю позвать тебя на ужин, только с одним условием.

- Каким?

- Ты выберешь самый дорогой ресторан!

Когда мы сидели в «Дубоне», самом шикарном ресторане в тех местах, Кера сразу стал показывать мне, чему научился заграницей. Дергал постоянно официантов. Чтобы, как он выразился, приучить их к порядку. Безбородый юнец принес нам коньяку, а Кера сказал:

- Переведи этому папаку, что коньяк подают нагретым. И пусть еще принесет нам жареных кофейных зерен.

Перевел я официанту пожелания Керы на чешский, и подумал, что самовлюбленность нелегко все же переносить, неважно, идет ли речь о венгерском националисте, желающем отделаться от дочки, или о сараевском воре.

- Ну, чего задумался? Расскажи, что ли, че-как?

- Да ничего так, вернулся вот из Братиславы, жениться хочу.

Не знаю, почему я сказал ему, что женюсь. Скорее всего, того чтобы прервать его дурацкие поучения на тему этикета, и, отвлекая внимание Керы на другой предмет, прекратить мучения официанта. Не то, чтобы я такой уж любитель официантов, но и издевательств никогда не выносил. Холодным потом обливаюсь я, когда кто-то родом с Вратника начинает обучать манерам пражанина. Стыдно как-то!

- Женишься? Молодец, значит, на Майе? Правильно, пусть эти черти там со злости бесятся!

- Да какая там Майя, нашел я себе одну венгерочку…

- Э, дальше можешь не рассказывать, знаю, мадьярские телки самые лучшие!

За тем ужином Кера канонически напился, оставлял официантам чаевые по сто марок, и клеился к официанткам, тряся перед их носами пачками денег:

- Э, классно, что у тебя там с венгеркой, только жаль что та красотуля достанется какому-нибудь покоснику. Ну ладно. Как вернусь в Сараево, расскажу всему городу, что женишься на венгерке, пусть эти черти там побесятся, - сказал мне в дупель пьяный вор Кера и утром уехал в Сараево.

Через три дня после его отъезда, мне позвонила Амела Аганович, и спросила:

- Так это правда, что мне сказали?

- А что тебе сказали?

- Ну, это, ты, говорят, женишься?

- Знаешь, Амела, когда-то человек должен жениться, может, лучше я с этим делом разберусь пораньше!

- Да хорош дурить, Майя этого не переживет!

- При чем тут теперь Майя, знаешь, когда я видел-то ее в последний раз?

Уже на следующий день Амела опять мне позвонила и сказала:

- Знаешь, Майя так расстроилась, прямо не поверишь. Ревет как корова, - а я сам напускаю на себя важный вид и цитирую Пиранчела, чей рассказ как раз готовил к постановке:

- Когда женщине нужно лить воду, она проливает ее глазами, пройдет, ерунда все это, - говорю, но все же и начинаю верить, что она меня еще любит, и скрываю чувства, как Дирк Богард в фильме «Слуга»:

- Ну, передавай ей привет, все ж таки нас связывают хорошие воспоминания.

Когда в конце зимы я поехал в Западный Берлин, по делу, купить пластинок, заказанных чехами, которых не пускали через границу, увидел я в метро на западной стороне афишу «Амаркорда». Вышел на улицу, и остановился перед маленьким кинотеатром, в котором показывали великий фильм. Сходить в кино или не ходить. А если опять засну? И не пошел я смотреть Феллини. Чтобы снова не осрамиться.