Смерть Калибана. Повести

Запах усилился, как и шум, и лай собак, пробиравшихся сквозь дальние подступы зарослей к открытому пространству лощины. Вепрь стоял недвижно, прислушиваясь к доносившимся до него оттуда звукам. Кабанихи, оставшиеся на прежнем месте, по тревожному сигналу вожака легли на землю, окружив кольцом свое потомство. Издав утробный глухой звук, он качнулся вперед, навстречу ненавистной стае, медленно подвигаясь туда, где ему предстояла битва.

Может быть, инстинкт подсказал ему недавний случай, когда его пытались задержать на одном из огородов плетневыми щитами. Тогда он нашел выход, но он был один. Сейчас ему предстояло вывести всё стадо. Вепрь чувствовал, что теряет время. Теперь, когда решение было принято, он больше не колебался. В одно мгновение, набрав скорость, он устремился навстречу своим преследователям. Когда до них оставалось всего несколько скачков, он резко остановился. Ни собак, ни людей еще не было видно из-за переплетения густой массы стволов и веток, плотно укрытых порыжевшей листвой. Вепрь чувствовал их близкое присутствие всей кожей, каждым волоском своей густой щетины. Развернувшись в ту сторону, где его ждало стадо, вепрь начал разбег.

Он легко набрал скорость, стремительно приближаясь к тому месту, где залегло стадо. Вепрь напрягал все, почти неограниченные возможности данного ему природой великолепного тела, подчиняя его только одной единственной цели – набрать скорость. И когда он неудержимым тараном вонзился в сеть, она лопнула, будто и впрямь была лесной паутиной, а не прочнейшими капроновыми нитями, туго сплетенными в жилы.

По инерции вепрь пролетел весь массив зарослей, круша на своем пути стволы молодых осинок и берез. Но он не останавливался, так как знал, что в проем за ним стремительно помчалось стадо. Через мгновенье он оказался на редколесье и только тогда остановился. Вожак, не обращая внимания на раны, круто развернулся навстречу стаду. Коротким, громыхающим звуком он направил стадо вперед, а сам быстро, насколько это было возможно, устремился назад к проему.

Оказавшись на месте, вепрь принюхался и увидел передовых собак, настороженно рыскающих короткими пробежками. Наткнувшись на место, где залегали кабанихи с поросятами, они коротко взвыли и подстегиваемые легкой добычей, разгоряченные гонкой, наметом устремились к проходу.

Едва первый, самый резвый и молодой кобелек влетел сквозь дыру в сети, в темную гущину подлеска, как несущиеся сзади собаки услыхали полный ужаса предсмертный визг. И тотчас хрипящий, окровавленный пес с распоротой шеей от уха до плеча вылетел назад, словно выброшенный мощной катапультой. Мчавшиеся следом два матерых волкодава споткнулись об его тело. Кувыркаясь через голову, они с разгона врезались в сеть по обе стороны дыры. Если бы их падение не случилось столь неожиданно, то в горячке погони они неминуемо ворвались бы в смертоносное горло проема, где их ждала участь несчастного пса. Вскочив на ноги, оба, видавших виды кобеля, пытаясь сохранить свое достоинство, попятились назад. Остальная, сбившаяся в кучу, свора собак выплеснула в тоскливом вое охвативший их всех мистический ужас.

Собаки, понукаемые подбежавшими людьми, поджимая хвосты, отползали в стороны, не обращая внимания на заходившие по их спинам тугие плети арапников. Их инстинкт охотников, преследователей, был побежден еще более сильным инстинктом, поднявшимся из самых темных глубин их естества, – страха неведомой смерти. Закаленные, хорошо обученные травле зверя, псы могли одолеть любого доступного их взгляду и зубам врага, но только не того чудовища, погубившего уже несколько признанных лидеров в их своре. В памяти этих собак прочно отложился запах лесного чудовища, несущего смерть. И теперь, смотря на агонизирующего молодого сильного кобеля, все они только укрепились в своем понимании простой истины: запах вепря и смерть, – одно и тоже.

– Ладно, кончай! Их туда теперь ничем не загонишь!

Виктор, высоченный крепкий мужик с досадой махнул рукой.

– Сломались лягаши! А зверюга хорош! Такую сеть уделать как нитку! – Он с недоуменным любопытством приподнял сеть дулом ружья. – Надо же, паршивец! Выбрал место, где сшивка!

Николай, подошедший сзади с остальными мужиками, нехотя процедил:

– Панькина работа… Ему хоть кол на голове теши, – все едино! Предупреждал, спрашивал несколько раз, – как сеть? «Все нормально, все нормально…», язви тя в дробину!

Он сплюнул со злостью и покосился на стоявшего около хрипевшей собаки Панкрата Пыжова. Не в силах сдержаться, заорал на него:

– Да пристрели ты его! Не видишь, мучается!

Панкрат нехотя скинул ружье и, подведя ствол к голове собаки, нажал на курок. Гулкое эхо выстрела прокатилось по лощине и выплеснулось с дальнего ее края в лес. Николай вынул нож. Протянув его Панкрату, сказал:

– На, присыпь ее где-нибудь в ямке, да лесину брось сверху, чтоб лисы не раскопали.

Панкрат, расстроенный вдвойне, – потерей собаки, – предметом особой его гордости, и накладкой с сетью, вскинулся на лесничего: