Смерть королей

Когда воины близки как влюбленные, когда их щиты давят друг на друга, когда чувствуешь запах их дыхания и гнилых зубов, видишь блох в их бородах, и когда нет места, чтобы взмахнуть боевым топором или длинным мечом, Осиным Жалом можно колоть из-под стены. Это меч для пронзания кишок, настоящий ужас.

И в тот день состоялась ужасная бойня. Датчане видели сваленные нами кучи для растопки и предположили, что это всего лишь тростник, влажно дымящийся на мосту. Но под ним Осферт уложил потолочные балки, и когда первые датчане пытались столкнуть тростник с моста, вместо этого они начали пинать тяжелые чурки и пришли в замешательство.

Некоторые сначала метнули копья. Копья тяжело воткнулись в наши щиты, сделав их тяжелее, но это ничего не меняло.

Первые датчане спотыкались о спрятанные брусья, а напиравшие сзади толкали падающих вперед. Я пнул одного в лицо, почувствовав как кованый сапог ломает кости.

Датчане ползали у наших ног, пока остальные пытались перелезть через упавших товарищей и достигнуть нашего строя, а мы убивали.

Два человека успешно достигли строя, несмотря на дымящуюся баррикаду, и один из них упал на Осиное Жало, прошедшее под ободом его щита.

Он размахнулся топором и воткнул его в щит человека, стоявшего за мной. Датчанин продолжал держаться за топор, пока я смотрел в его расширяющиеся зрачки, видел, как его рык превращается в агонию, когда я провернул клинок, ведя его вверх, и Сердик, стоящий рядом со мной, рубанул своим топором.

Человек с разрубленным лицом держал меня за лодыжку, я нанес ему колющий удар, как вдруг кровь, брызнувшая от топора Сердика, ослепила меня.

Завывающий в ногах человек пытался уползти, но Финан вонзил ему меч в ляжку, потом еще раз.

Датчанин зацепил свой топор за верхний обод моего щита и потянул вниз, чтобы открыть мое тело удару копья, но топор сорвался по круглому краю, и копье отклонилось вверх, и я снова резко выбросил Осиное Жало вперед, почувствовав его укус, и провернул его, а Финан голосил свою сумасшедшую ирландскую песню, добавив в бойню и свой клинок.

— Держать щиты сомкнутыми! — крикнул я своим людям.

Мы практиковали это каждый день. Если стена сломана, тогда правит смерть. Но если стена из щитов стоит, то умирают враги, а те первые датчане прибежали в дикой атаке, воодушевленные пророчеством колдуньи, и их штурм потерпел неудачу из-за баррикады, которой они не ожидали, сделавшись легкой добычей для наших клинков.

У них не было ни единого шанса сломать нашу стену, они были слишком недисциплинированными и сбитыми с толку, и теперь трое из них лежали мертвыми среди разбросанного камыша, продолжавшего слабо гореть, а дымящиеся брусья остались на месте в виде невысокого препятствия.

Выжившие из первых атакующих бежали обратно на берег Сигурда, где к прорыву уже готовилась вторая группа.

Их было около двадцати, крупных мужчин, датских копейщиков, идущих убивать, и они были не сумасбродными, как первая группа, а осторожными.

Это были люди, которые сражались за стенами из щитов, кто знал свое дело, чьи щиты перекрывались, и чье оружие блестело в лучах заходящего солнца.

Они не станут торопиться и оступаться. Они подойдут медленно и используют свои длинные копья, чтобы сломать стену и впустить мечников и воинов с топорами в наши ряды.

— Господи, сразись за нас! — воззвал Уиллибальд, когда датчане достигли моста.

Новоприбывшие ступали аккуратно, не спотыкаясь, внимательно следя за нами. Некоторые выкрикивали оскорбления, но я даже не слушал их. Я внимательно смотрел. На моем лице и в звеньях моей кольчуги была кровь.

Мой щит стал тяжелым из-за датского копья, а Осиное Жало обагрен кровью.

— Убей их, о Господи! — молился Уиллибальд.

— Срази язычников! Покарай их, Боже, в великой своей милости! — снова начали свои причитания монахи.

Датчане оттащили мертвых или умирающих назад, чтобы освободить пространство для атаки. Они уже были близко, очень близко, но еще в недосягаемости для наших клинков.

Я смотрел как они снова сводили щиты, видел приближающиеся лезвия копий и слушал слова приказов.

И я также слышал высокий голос Уиллибальда, звеневший над всем происходящим.

— Христос пастырь наш, сражайтесь Христа ради, мы не можем проиграть.

И я рассмеялся датчанам в лицо, когда они подошли.

— Давайте! — крикнул я двум воинам, стоящим рядом с монахами. — Давайте!

Огромное знамя упало вперед. Месяцы потребовались придворным женщинам Альфреда, месяцы вышивания мелкими стежками дорогой крашеной шерстяной нитью, месяцы преданности и молитв, любви и мастерства, а теперь фигура Христа падала на наступающих датчан.

Широчайшее полотняное и шерстяное полотнище упало, как рыбацкая сеть, закрыв складками и ослепив первую наступающую шеренгу, и как только оно поглотило их, я скомандовал атаку.

Легко миновать копье, если держащий его человек тебя не видит. Я крикнул нашей второй шеренге хватать оружие и оголить его, пока мы убивали копейщиков.

Топор Сердика рубил насквозь через полотно, шерсть, железо, кости и мозги.

Мы орали, рубя и делая новую баррикаду из датчан. Некоторые прорубились через ослепившую их завесу.