Смерть Кощея Бессмертного

— Хватит нас пугать. — Прервал Германарих. — Ты потратил два года впустую. Я понял, что с этими уродцами нам не встретиться на поле боя, гунны поостерегутся готского оружия. — Он посмотрел на Винитара:

— Пусть росомоны пошлют свои сотни к Танаису. Не только готам нести тяготы соседства с гуннами. Где Тарм?

— В землях антов. Там опять неспокойно, — ответил Винитар.

Германарих допил вино, невидяще уставился в степь.

— Когда вернется, я хочу его видеть, — он погладил ножны меча. Меч привез Винитар в подарок с войны с росами и утверждал, что некогда он принадлежал риксу Бусу. — И гуннов постигнет моя кара, — весело подумал царь готов. Он рассмеялся, и кивнул Винитару.

— Налейте одноглазому мое вино. Икмор, ты до сих пор, не слышал про войну Винитара с росами? Пусть он расскажет, а ты, скальд, сочинишь дайну (песнь) о том, что готы нигде не знали и не знают поражений.

— Расскажи Винитар. — подхватили готы.

Хёвдинга вытолкнули к трону.

Винитар степенно разладил отпущенную рыжую бороду.

— Мы долго преследовали трусливых варваров. Они избегали прямого сражения и заводили нас все дальше и дальше, во владения Тапио и Миэллики[79]…

Альберих, стоявший в цепи охранников перед троном, скривил лицо и крепче сжал длинное копье. Вранье Винитара и его пустое бахвальство надоело слушать, он то знал, как все было на самом деле. Никогда не забудет Альберих тот день, как лежал на поле боя и ему в глаза, улыбаясь, заглядывал чубатый рос, что-то говорил…Он готовился к смерти, а ему оставили жизнь.

IX

— Принц выстрелил в любимого коня тем, кто не последовал его примеру, он приказал отрубить головы. — пробормотал Германарих, подавая сигнал рукой.

Альберих выбежал из храма и поднял фрамею — стальной наконечник сверкнул на солнце. В поле засуетились люди. Заголосила, раздирая легкие, женщина.

— Гей! — яростно выкрикнул кат[80].

Дважды щелкнул особый кнут, впиваясь колючками в черные крупы диких коней. Жеребцы рванули в разные стороны. Короткий вскрик женщины взметнулся в небо туда, где в вышине выписывал плавные круги орел, прикрывая серым крылом солнце. Скакуны уносили в степь разорванные половины того, что раньше было телом.

Германарих привстал с трона, облизал пересохшие губы. Глаза пока не подводили столетнего старика, он хорошо видел тянущиеся за дикими жеребцами две алых дороги, разбегающиеся в разные стороны.

Аз[81] готов удовлетворенно ухмыльнулся и опустился в кресло. Посмотрел на бледное лицо возвратившегося телохранителя.

— Все, Альберих, умерла прекрасная Карима. — Германарих ободряюще улыбнулся. — Предатели заслуживают лютой смерти, запомни. Бог не бывает строгим, бог всегда справедлив.

Альберих кивнул. В зале, под темной нишей со статуей Одина, громко расхохоталась вельва. Она рассыпала перед собой сухие гадательные косточки и кружила перед ними в медленном танце. Германарих брезгливо поморщился:

— Старуха совсем из ума выжила. Вели позвать Икмора и подать вина.

— Слушаюсь. — Альберих с облегчением покинул площадку перед троном.

Царь готов плотнее запахнулся в трабею[82], нахохлившись, уставился в степь. Казнь свершилась и люди поспешно расходились. Некоторые поднимали головы, оглядывались на дворец и быстро отворачивались, словно чувствовали на себе тяжелый, гнетущий взгляд Великого Гота.

— Сурт-Черный с юга едет с огнем, пожирающим ветви… — пела вельва, танцуя в углу.

— Заткнись, — глухо проворчал Германарих.

Старая вельва не слышала и продолжала петь:

— Солнце сверкнет в ответ на мечах богов — светлых асов и ванов!

— Проклятая старуха, — пробормотал Германарих.

Царь нахмурился, было от чего хмуриться — гунны, через Киммерийское море, Таврию и Перекоп, вышли готам в тыл. Германарих послал против них искусного и отважного вождя росомонов Тарма, но тот оказался — О, Один! — неблагодарным предателем, забывшим про верность клятвы своему повелителю. Сказывают, что Тарм стал одним из первых людей Баламбера. Пришлось срочно объявлять вайан[83] и поднимать восточные лагеря готов, стягивать с ближайших фюльков[84] воинов на защиту ставки. Грядет большая война. Гонцы разосланы по западным лагерям для сбора войска.

Великий Гот потер руки — возвращаются славные времена, — думал он. — Наконец-то настоящий противник. На готов давно никто не осмеливался нападать.

Вернулся Альберих, поставил на подлокотник трона кубок, наполнил его из гидрии[85] дорогим алым напитком. Алая струя напомнила телохранителю две короткие дороги, протянувшиеся в степи. Он посмотрел на Великого Аза. Германарих хмурился, думал о чем-то своем, не замечая телохранителя.

— Прекрасной и доброй была Карима, жена Тарма, — шепча, отступил Альберих. — Великий Гот, ты так и остался Кощеем. Росомоны лучшие союзники, которых мы имели. Теперь они все уйдут, вслед за Тармом.

Телохранитель передал служке гидрию и прислушался к пению прорицательницы.

— Солнце померкло, земля тонет в море, срываются с неба светлые звезды. Жар нестерпимый до неба доходит. — Вельва устало опустилась на корточки, сгребла в мешочек гадальные кости. Прошептала: