Смерть миссис Вестуэй

Это неприятно, тем более поскольку несправедливо. Если бы на ее месте оказались Ричард или Китти, она бы по крайней мере проявила понимание. Но у Хэл денег куры не клюют, потому что клевать нечего. Она вспомнила детство, как сама после школы гоняла их старенький кашляющий пылесос по гостиной, пока мама не возвращалась с пирса – та всегда старалась облегчить ей жизнь, как могла. Ношеную одежду и мальчишеские ботинки, когда не было девчачьих ее размера, мама хватала на благотворительных ярмарках. Знаешь, говорила она, взглядом умоляя дочь, чтобы ей понравилась обнова, по-моему, так даже круче. Тебе идет. И Хэл улыбалась, кивала и носила ботинки со всей гордостью, какую могла в себе найти. Мне так больше нравится, говорила она одноклассницам. В них удобнее бегать, прыгать и играть в футбол.

И в конце концов это стало правдой.

Вы же ничего обо мне не знаете! – хотелось ей крикнуть через дверь миссис Уоррен.

Она медленно прошла по оранжерее, думая, чем бы заняться, пока не спустились остальные. Сквозь зеленую плесень на окнах смутно виднелся полого спускающийся к морю газон, а за ним – покореженные тисовые деревья, самые дальние погнулись от неослабного морского ветра. По газону скакали сороки, и Хэл вспомнила стишок, который вчера читал мистер Тресвик. Она насчитала семь. Это показалось неожиданно точным – в доме явно живет тайна.

В гостиной все еще гудел пылесос, больше никаких звуков. Но может, ей удастся как-то использовать этот антракт.

Стараясь шагать бесшумно, Хэл открыла третью дверь из оранжереи. Она вела в маленький коридорчик. С одной стороны был туалет, где в бачке унитаза гулко капала вода, а с другой стороны – еще одна дверь, плотно закрытая.

Живо помня гневные слова миссис Уоррен, что она сует нос не в свои дела, Хэл осмотрелась, но пылесос еще работал, и, подкрепившись адреналином, она подошла к двери, повернула ручку и, проскользнув внутрь, как можно тише закрыла за собой дверь.

Это был кабинет, хотя им, несомненно, не пользовались долгие годы. Пресс-папье затянула паутина, а такие телефоны из пожелтевшего бакелита, что стоял на столе, Хэл видела только в кино. Еще на столе лежала тетрадь в потрескавшемся кожаном переплете с надписью поблекшими золотыми буквами Ежедневник, и Хэл медленно ее открыла. Календарь и ежедневник, 1979 год, – прочла она. Старше ее самой.

Чей это кабинет? Хозяином его определенно был мужчина. Хэл не могла точно сказать, почему она так решила, но трудно себе представить, чтобы здесь работала миссис Вестуэй. Ведь существовал же Эразм Хардинг Вестуэй.

Хэл перелистнула несколько страниц ежедневника в надежде, что попадется что-нибудь полезное. День рождения Мод было бы, конечно, пределом всех мечтаний, но, может, удастся разыскать хоть что-то, что можно будет потом использовать. Однако почерк владельца ежедневника не блистал аккуратностью, читать было очень трудно, а те чисто деловые записи, что ей удалось расшифровать, никакого интереса не представляли: встреча с К.Ф., позвонить Уэбберу, 12.30 – м-р Уобёрн, «Барклайс».

Хэл осторожно закрыла ежедневник и принялась осматривать кабинет. Напротив стола стояли полки с книгами до самого потолка, такие же пыльные и затянутые паутиной, как и все остальное, кроме, как внезапно заметила Хэл, одной, которую вынимали сверху справа, – тонкой книжонки с ярко-желтым корешком без надписи.

Возле полок стояла деревянная лесенка, чтобы можно было дотянуться до верхних полок, и, приглядевшись, Хэл заметила на пыльных ступенях след – тоже уже пыльный, но этой пыли было не тридцать лет, как той, что покрывала кабинет.

Хэл прислушалась к пылесосу – он все елозил взад-вперед, взад-вперед, – а затем забралась на лесенку, чтобы достать книгу, стараясь ставить ноги след в след.

Сняв книгу с полки, она поняла, что это фотоальбом. Когда Хэл открыла его, картонные страницы тихонько хрустнули и чавкнули слегка склеившиеся пластиковые пленки, покрывавшие снимки.

На первой странице она увидела черно-белый моментальный снимок, на котором был изображен светловолосый толстый младенец в старомодной коляске и крошечном аранском свитере, мутным взглядом уставившийся в объектив. Он лежал на фоне пологого газона, и Хэл узнала вид с главной террасы Трепассена, сразу за гостиной. В углу карандашом аккуратно было написано: Хардинг, 1965.

Хэл переворачивала страницы, чувствуя себя путешественником во времени, наобум бредущим по прошлому. Был еще малыш примерно двух лет от роду, на берегу за домом. Еще малыш, сидящий на коленях у строгого мужчины с застывшим взглядом и топорщащимися усами. Малыш – это, вероятно, Хардинг. А мужчина? Мистер Вестуэй?