Смерть на перекрестке

Следующим утром — Дзиро только-только в поле на работу выйти собирался — в дом его ворвалась толпа женщин и без обиняков поставила перед фактом: в жены ему не кто-нибудь, а Юко-чан предназначена. Ошалевший от этакой новости паренек, еще не отошедший от горя по смерти отца и матушки, с мудростью матрон деревенских и спорить не посмел — только и кивнул робко в знак согласия. Нескольких дней не прошло — и сыграли свадьбу. Не больно шикарную, но и не бедную — вся деревня на ней гуляла, притом достало всем и саке, и блюд из соевой пасты тофу, и даже риса белого с рыбой. Юко, невеста, самолично и стол свадебный накрывала, и подарки для гостей готовила. Каждый ушел с добрыми сашими, завернутыми в широкий лист лопуха. Убрали со стола, и наутро Юко переселилась в дом Дзиро. Отныне стали они законными мужем и женой — эх, побольше б молодым детишек!

Умница умницей, но молчуньей Юко была еще почище Дзиро. Так что пару они составили просто идеальную. Молча, без лишних слов, научились взаимопониманию. Молча познали наслаждение на супружеском ложе. Молча — и отчаянно — полюбили друг друга и сделались верными союзниками. Вот уж воистину — жена и муж, что нитка с иголкой! Оправившись от шока, деревенские матроны гордо задрали носы — как же, столь счастливый брак заключился по их разумению, и кто ж теперь посмеет в мудрости их житейской усомниться? Заставили себя забыть, как фыркали вначале — не жить, дескать, первой красавице селения с недотепой простоватым.

А жили. Как еще жили-то! Уголь у углежогов покупать да в деревне продавать — это ж тоже Юко придумала. Неплохой надел, но деньги лишними не бывают. Не зря люди умницей Юко-сан звали. Пока Дзиро угольщиком не заделался, в деревне Судзака ведь как было? Люди далеко в горы уходили в надежде каких случайных угольщиков встретить да товар сторговать. Женщины у колодца аж в голос рыдали! Тут-то молчунья Юко и поняла — вот они, денежки, только руку протяни. Великих средств в такое дело вкладывать не надобно, а ежели за уголь с односельчан дорого не запрашивать, они с распростертыми объятиями покупать станут. И доход будет, и никто не посмеет сказать — дескать, Дзиро с женой, как разжились, совесть потеряли, последнее с людей тянут.

Сначала Дзиро в ужас пришел. И помыслить не мог, что способен на такую работу. Нет, сил да выносливости, чтоб в горы таскаться да уголь оттуда на себе носить, ему бы хватило, — другое пугало. Как торговать-то?! Ведь торговля углем ничем от любой другой не отличается, — тут же без умолку болтать уметь надо. Вот сами подумайте: идет угольщик по деревне, тащит на себе корзину — и что, молчит? Как же! Кричит он, покрикивает в такт шагам:

— Эй, кому уголек, отличный уголек? Покупай-налетай, хозяюшки! Уголек!

Ладно. В конце концов, и это не так уж страшно, ведь ни к кому конкретно угольщик не обращается. Но дальше — помереть впору. С каждым покупателем говорить приходится! А покупатели кто? Бабы! Выходит такая из дома, в руке — корзинка иль горшок, куда уголь ссыпать, так она что — думаете, возьмет молча, сколь ей надобно, да пойдет себе? Ага. Как же. Ей за свои денежки еще и языком почесать охота!

Деревенская женщина всякого торговца ждет не дождется. С ним даже здоровается по-другому, вежливо да радостно. А все зачем? Поговорить! Единственное, почитай, развлечение за день. Тут не товар посмотреть да купить главное — о новостях расспросить, сплетнями обменяться. А какие там с Дзиро разговоры? Какие сплетни? Да что он о соседях знает, с которыми всю жизнь бок о бок живет? Покупательницы помрут со скуки! Так он прямо Юко и объяснил. А она — нет, и слушать не стала. Долго обучала мужа искусству болтать да сплетничать, сил и времени не пожалела — и ведь научила в конце концов. Так что скоро дело пошло совсем недурно, торговлишка наладилась, в горы же ходить Дзиро и вовсе быстро привык. Теперь ему это уж и вовсе не в тягость. Само собой разумеется. Ну, как дожди весенние, как снега зимние. Как то, что рис сперва сажать надо, а после — убирать. И как то, что никогда не возьмет он второй жены…

Потому как недолго прожила на свете Юко. Родами померла, первенцу жизнь давая, — и сыночек тоже помер, почти сразу. Жизнь в деревне суровая, никто и понять не мог, чего это Дзиро так убивается по жене, которая ему и детишек принести не сумела. А он места себе от горя не находил. В первый и последний раз в жизни в одиночку против односельчан пошел, сколько вынес — а не позволил себе новую жену навязать. Говорят, как бамбук под ветром гнется, так человек перед мнением общественным склоняется… А вот Дзиро-молчун не склонился. И не то чтоб мог он красивыми да длинными фразами объяснить, отчего не дозволяет матронам деревенским даже намекнуть на возможность нового брака, — нет, он и сам-то толком не понимал, что с ним происходит. Одно знал — век будет верен памяти своей Юко. Никому не позволит ее, любимую, заменить.