Будучи охотником, Лещевский знал, что по неподвижной мишени с таким коротким интервалом стрелять нет смысла; вот по летящим тарелочкам – другое дело. Но для стрельбы по тарелочкам должен быть специальный аппарат. А может, это директор базы на ворон патроны тратит?
Размышляя так, Лещевский не полез обратно в окно, а двинулся в обход гостиницы, чтобы узнать, кто там палит почем зря. И первым кого увидел, повернув за угол, был Николай Якимов, директор базы. Лещевский замер, надеясь, что не успел привлечь к себе внимания.
Николай выглядел, мягко говоря, необычно: из одежды – только трусы и белая футболка, похоже, забрызганная кровью; нос тоже разбит в кровь; руки заведены за спину и, кажется, связаны… Он шел, нагнувшись и что-то неразборчиво бормоча, а за ним с карабином в руках шел человек в камуфляже и маске.
«За что это его ОМОН повязал? А может, Николай со своей женой что-нибудь сотворил за вчерашнее?! Не дай-то бог! Но вот же она, Людочка, жива и здорова. Только… Почему-то у нее тоже руки связаны за спиной…»
Вокруг Людмилы тоже стояли люди в масках. Впрочем, двое были без масок – давние соперники Лещевского в рыболовно-политической борьбе Хрущев и Цыплаков.
«Так, значит, Людочку вместе с мужем повязали, – сделал он вывод. – А Хруща с Цыпой как свидетелей, или понятых омоновцы привлекли. Пускай свидетельствуют. Мне же этот гимор совсем ни к чему».
Лещевский решил было ретироваться, но тут увидел, как коренастый омоновец подошел вплотную к Людочке и, надавив на плечи, заставил ее опуститься на колени. После чего расстегнул ширинку на своих брюках. Еще один омоновец засуетился вокруг них с видеокамерой. Хрущев и Цыплаков стояли поблизости, ничего не предпринимая.
Выглядывая из-за угла гостиницы, Лещевский не мог видеть, что происходит напротив входа в гостиницу. Он не видел, что на среднем флагштоке вместо государственного флага висит полотнище с серебристой волчьей мордой; не видел Валентину Рыбкину, безуспешно пытающуюся ослабить веревку, связывающую ее руки, и Павла Корниенко с расплывшимся по разодранной рубашке кровавым пятном; не видел, как Николая Якимова подвели к крыльцу гостиницы, заставили встать на табуретку и накинули на шею веревочную петлю, другой конец которой был привязан сверху к балке…
И слов, которые «омоновец» говорил Людочке, стоявшей перед ним на коленях, Лещевский тоже не мог разобрать. А тот что-то говорил и говорил, нависая над ней, но Людочка отстранялась, отрицательно мотая головой, которая была уже чуть ли не между его ног.
Лещевский вспомнил, как вчера Людочка фактически сама бросилась делать ему минет. И вот теперь… Теперь она вдруг резко отклонилась еще дальше назад и боднула лбом в пах нависшего над ней мужчину. Крякнув, тот скрючился, держась за ушибленное место, но почти сразу распрямился и, оглянувшись, отдал какую-то команду.
Никогда раньше Лещевский не слышал, чтобы кричали так, как закричала Людочка. От такого крика внутри все похолодело, по коже побежали мурашки. Стоявший поблизости от девушки Хрущев, сорвался с места, но не сделал и трех шагов, как прыгнувший сзади Цыплаков повалил его на землю, завязалась борьба. Людочка продолжала кричать до тех пор, пока коренастый со всего размаху не ударил ее ногой в грудь. Девушка завалилась на бок.
Это было слишком! Сжав кулаки, Лещевский выскочил из укрытия и бросился к коренастому, но на пути у него оказались двое в масках с направленными ему в грудь карабинами. Он бросил взгляд направо-налево и с ужасом увидел, что на балке под крыльцом висит, судорожно дергаясь всем телом, Николай Якимов!
– А вот вам, госпожа Вабичевич, и тот самый Эдуард Лещевский, – услышал он знакомый голос. – Прошу любить и жаловать. То есть я не то хотел сказать. О какой любви может идти речь? Разве что о любви палача к жертве…
Туман полз по воде неровными кусками: то, сгущаясь, то исчезая на определенном участке. Рассеивался. Марат даже подумал, что Вовик напрасно перестраховывается, плывя в непосредственной близости от берега, теряя из-за этого время. Некоторые лодки, державшие курс по прямой, наверняка уже достигли хороших, клевых мест. Если, конечно, не заблудились…
Где-то впереди по ходу движения в очередной раз прогремел выстрел. Стреляли в это утро довольно много. Марат поравнялся с лодкой Владимирского, и теперь они плыли параллельно друг другу.
– Жаль, что у нас рации и мобильники отобрали, – сказал Вовик. – Сейчас бы Игорь Иванович уже успел бы доложить, что поймал десяток окуней…
– Может, мы зря с ним вместе не поплыли?
– Правильно, что не поплыли. В районе моста трем спиннингистам делать нечего, – уверенно сказал Владимирский. – Пусть он там своих окуней ворочает, а мы свою рыбу ловить будем.
– Ага, – в очередной раз, оглянувшись, Марат различил в светло-зеленой стене прибрежной тростника более темное пятно.
– Если это шалаш, а в нем охотник, то просим прощения, что помешали! – на всякий случай громко сказал он, когда лодки оказались напротив пятна.
Ответа не последовало, хотя Марату показалось в шалаше какое-то шевеление, отчего стало слегка не по себе.