Щелкнул замочек — вокруг Нининой шеи обвилось золотое ожерелье, старинная работа: скрепленные причудливыми узлами цепочки тончайшие пластины, и на каждой рисунок — охота, война, пир, всего не разглядеть.
— И серьги — ты носишь. — Снова восторженный писк, на который Хусейн, как подобает воителю, не обратил внимания.
Он обменялся мужественным рукопожатием с журналистом. Потом к нему бросилась Нина:
— До свидания, и все же скажи — Анкара или Ташкент?
— Ох умна. Я бы на тебе женился, да ты не пойдешь. — Крепкие руки легли на плечи девушки. Узкие черные глаза столкнулись с серо-голубыми, широко распахнутыми. — Не скажу. Но знай: шейх — это особый случай. Я его с детства знаю. Он, между прочим, в МГУ учился. Кандидат наук. Самая мерзкая порода — готовы столкнуть свою страну в трясину средневековья, лишь бы им было хорошо. И мой отец знал его отца — тот тогда партийным боссом был. Вот. — Хусейн замолчал, потом добавил: — И знай еще: Восток вовсе не заросшее ритуалами болото. Восток — умеет быть динамичным. Ты же видела!
Если поверить, что Хусейн — олицетворение Востока, то — безусловно «да», цель и стремление к цели. Нина кивнула.
Обветренные губы воина пустыни коснулись ее щеки. Легкий, почти невесомый поцелуй.
— Прощай.
— Может, увидимся. — Девушка не могла отвести глаз и высмотрела крепкий поцелуй в губы.
По трапу уже поднимались рядовые пассажиры. Максим многозначительно кашлянул и двинулся к указанным в билетах листам.
Хусейн пошел против пассажиропотока, сказал что-то водителю грузовика-трапа, подсел в кабину.
Нина прижималась к дверям-люку — на нее почему-то не кричали обремененные поклажей путешественники, хотя она мешала. Посадка окончена. Закрываются двери. Самолет зарычал и тронулся. Грохот авиадвигателей заглушил рокотание отъехавшего трапа.
Последний взгляд. Вроде все спокойно.
Почти час они молчали. Максим отхватил место у окна по праву первенства. Девушка — она последней вошла в салон — долго разглядывала подарки. Три золотые бесценные безделушки.
— Ты хоть заглянул в этот сундук? Увидел предел своих мечтаний?
— Ну, как тебе сказать, увидел. Монеты там, слитки золотые, драгоценности, вроде этих.
— И что? Прославишься?
Максим кивнул. И суровый святой, устроившийся на журналистской груди, тоже кивнул. А может быть, померещилось?
— Я же нашел клад. Не важно, кому он достался. Ведь из-за этого клада людей убивали, травили, как крыс. Хусейн мне все рассказал, его парня шейх пристрелил. Помнишь ребят, которые с ним были, когда мы сундук нашли? Он им велел клад перепрятать, а потом исполнителям пулю в висок.
Нина сообразила, куда вдруг так заспешил степенный шейх, когда они беседовали в его военно-полевом дворце. Трясина умеет убивать. Трясина, сплетенная из властолюбия и фанатизма. Девушке стало жутко.
— Эти бекташи — серьезные ребята, — невозмутимо продолжал журналист, его такие мелочи не пугали, — тут есть предмет для книги. Ты мне, конечно, поможешь со всякими заклинаниями и обычаями. Но основное я ухватил. Твой Хусейн тоже не за печкой уродился. Их в отряде двое было. Он и тот парень, который клад прятал, а перед смертью успел план-схему спрятать на базе, где мы горели.
Нина вспомнила бумажку, в которую заглядывал их предводитель.
— Чувствуешь, знает, что почти на неминучую смерть идет, а о деле не забывает. Позитив, это такой позитив, мой главный от позитива тащится. К тому же борьба с исламским фундаментализмом — это сейчас актуально, в свете последних событий, — важно изрек журналист.
— Это ты сам про фундаментализм придумал? — осторожно поинтересовалась девушка. Кажется, репортер возрождался к прежней жизни.
Цивильная обстановка салона авиалайнера, утомленные, но спокойные лица пассажиров, стюардессы, едва раздавался звонок, бегущие на помощь, — обыденность конца двадцатого века доказывали: трясина, злобно хлюпая, отпустила их.
Их отпустила весьма могущественная трясина, умеющая мобилизовать боевиков, отыскивать путников в пустыне, устраивать хорошо оснащенные текке и базы, набитые натовской амуницией, рассылать вертолеты и беспошлинно вывозить сокровища. И умеющая загадывать загадки. Куда улетел борт, заказанный Хусейном? Нина не могла найти ответ. Скорее всего Анкара. А значит, на гладкой, затянутой ряской традиций поверхности еще вспенятся пузыри боев и волнений.
— Ты сам про исламский фундаментализм придумал? — повторила вопрос Нина.
Максим, соглашаясь, опять кивнул, и опять показалось, что на его груди вместе с ним кивнул суровый святой.