Смерть не заразна

Отец прилетел в Сан-Франциско уже перед самым началом учебного года. В то время он, под влиянием Акико, не пил и потому, заглянув и ко мне в Монтану, помог разобраться с моими планами. Мы вместе уехали в Сан-Франциско, я записалась в колледж и несколько месяцев прожила у них, в новой квартире, а потом перебралась в Болинас. В Болинасе дом стоял пустой, и оттуда до моего колледжа, находившегося по другую сторону Тамальпаиса, было всего около получаса ходьбы. Жить одной в компании с привидениями было не очень приятно, но я с этим смирилась.

В жизни отца всегда возникали новые интересные люди. «Апокалипсис наших дней» мы пошли смотреть домой к самому Фрэнсису Форду Копполе. Чаще всего он знакомил меня с кем-нибудь в кафе «Бар и гриль» на Вашингтон-сквер, куда они все любили прийти посидеть, и то ли поздно завтракали, то ли рано обедали, а я обожала слушать их болтовню.

С Деннисом Хоппером я познакомилась у отца дома, в их с Акико квартире на Русском холме, когда отец с Деннисом веселились до утра. Я уже ушла спать, а они все пили, Деннис по просьбе отца, считавшего того лучшим исполнителем Гамлета, всю ночь читал из Шекспира, и голос его разносился по всей квартире. Утром, когда я проснулась, то не нашла Акико, которая, рассердившись на отца, ночью ушла из дома. Отец спокойно спал в своей спальне, а протрезвевший Деннис рыскал по кухне в поисках чем опохмелиться. Я стала ему помогать, но они на ночь прикончили все. Я нашла только сувенирную бутылочку японского ликера с плававшей в нем ящерицей. Потом вернулась Акико, и никогда не забуду, как она, увидев, что Деннис еще не ушел, завопила: «Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!» Прежде я ни разу не слышала от нее ни единого грубого слова.

Вскоре после этого вечера Акико усадила меня в кухне за стол перед собой и попыталась завести разговор об алкоголизме отца, но я ничем не могла ей помочь, я была беспомощна, как любой подросток, у кого кто-то из родителей пьет. К тому же я, в отличие от Акико, считала, что с тех пор, как они поженились, он стал пить намного меньше. Я плохо знала Акико, знала лишь, что она любит отца, хорошо относится ко мне, и всё.

1980

Акико ушла от отца. Со мной она даже не попрощалась. После бракоразводного процесса отец уехал в Монтану. Процесс обошелся ему в немалую сумму, и это тоже его отрезвило. Отец сказал, что хочет меня увидеть, и в начале осени я в последний раз приехала в Монтану. Отец должен был вскоре отправиться в Японию, в большое турне, подготовленное издателем «Экспресс Токио — Монтана», а я должна была улететь в Нью-Йорк учиться в актерской школе. В Монтане меня ждали разные новости: Лекси вышла замуж за очень славного человека, который так же любил лошадей — почти как она. Наши соседи, Хьортсберги, развелись, и отец подружился с Марион Хьотсберг. Я пошла поработать на прежней работе в Чик-Хот-Спрингз. Отец бросил пить. Тем не менее, всякий раз возвращаясь домой, я не знала, что меня ждет. Однажды я, решив провести тихий, спокойный вечер, осталась дома и сидела в кухне, ела какие-то макароны, и вдруг в нашу заднюю дверь постучал незнакомый человек, небольшого роста и хорошо одетый. Я разрешила ему воспользоваться телефоном в отцовской спальне, и он сказал, пока набирал номер, что, кажется, те, кто его пригласил, уехали в Дип-Крик, находившийся от нас в восьми милях, на ранчо к Макгуэйнам.

Не зная толком, как быть, я предложила его туда отвезти. Человек тот оказался большой знаменитостью. И не привык, чтобы о нем забывали. В дом к Макгуэйнам я не пошла. Я осталась сидеть в машине и оттуда смотрела, как он выяснял отношения. По-своему я любила всех этих блестящих людей, которые оказали на мою жизнь огромное влияние, даже не помышляя обо мне. Все они, как и отец, казались мне участниками веселого странствующего карнавала. Но с наступлением осени веселости поубавилось. Ветер трепал деревья, и с тихим шорохом листья слетали на землю.

Отец завел себе новую подружку, миленькую, но почти мне ровесницу. Он опять много пил, зато больше не злился на мои замечания.

Однажды, когда мы вместе ужинали в одном ресторанчике, он чуть не ушел оттуда со стаканом недопитого виски. Его остановила молоденькая официантка, он повернулся к ней и, глядя прямо в глаза, медленно разжал пальцы, и стакан упал и разбился.

— Теперь, кажется, никаких проблем, не так ли?

У официантки лицо стало такое, будто она вот-вот заплачет. Всю дорогу домой я не хотела с ним разговаривать. На следующее утро меня разбудил его громкий шепот у закрытой двери моей спальни:

— Я же не гад из Освенцима. Сжалься над бедненьким стареньким папочкой.

Через окно на пол спальни падало солнце. В кухне меня ждала чашка растворимого кофе.

Отец возлагал очень большие надежды на только что вышедшую новую книгу и книжное турне. Это было первое за много лет турне, на которое он согласился.