Смерть ничего не решает

…на мягкой пластине ногтя вспухает капля крови. Красная, при соприкосновении с воздухом, она стремительно чернеет, распространяя вонь жженой кости.

— Извини, — бормочет Скэр, засовывая палец в рот. — У каждого свои недостатки. У тебя вон крылья горят, у меня — руки.

Вены на тыльной стороне ладони разбухли, натянув кожу темной пленкой. Наощупь она холодная и сухая. Впрочем, Скэр не любит, когда прикасаются к его рукам.

А Ырхыз не любит, когда ему перечат. У каждого свои привычки. Но до чего же мучительно смотреть, как мастерски работает Скэр, заполняя залу иллюзиями. Каскады образов, созданных им, совершенны в мельчайших деталях.

Элье бы вдохнуть всего лишь немного этой силы.

Но верно сказано, что каждому свое. Скэру — Ун-Кааш и эман, Элье — Ханма и безумный тегин. Он тут же, откинулся на подушках, положив голову на самую высокую. Одет вызывающе просто, словно в насмешку над цветастыми нарядами свиты. И косы расплелись. Но Ырхызу все равно. Он даже не нарочно, ему просто удобнее так, чем в ритуально-тяжелом. А еще он пытается изображать безмятежность. Прикрытые глаза, упрямо поджатые губы, пальцы, смявшие серебряный кубок.

— Великолепно, великолепно, — шепчет Кырым, глядя на рукотворную радугу, которая тут же превращается в клубок крылатых змей. Спустя мгновенье змеи разлетаются бабочками, а бабочки — искрами. Искры — листьями.

Что-то неразборчивое шипит Таваш Гыр, стряхивая с рукава кленовый лист.

Лист чернеет.

— Возьмите, мой тегин. — Урлак протягивает новый кубок и полотенце. А у тегина руки в чем-то красном, и Элья не сразу понимает, что это — не кровь, а вино. Растеклось по синей шерсти кемзала; по жемчугу, обыкновенному, речному, рассыпанному в нарочитом беспорядке; по серому обережцу в серебряном плетении. Всего-навсего вино.

— …полагаю, многоуважаемый кам, что вне всяких сомнений дальнейшее сотрудничество в некоторых отраслях может быть выгодно для обеих сторон.

— Не могу не согласиться, господин Фраахи.

— Мы готовы предложить — ограниченной партией, разумеется — новую добавку к сталистым соединениям…

Скрежет и скрип доносятся сквозь музыку. Блестят драгоценности на вызолоченом теле механической танцовщицы. Рваные, ломаные движения складываются в танец нарочито медлительный и сложный.

… Смотри, Эль — это находка Ваабе. Ее чуть было не распределили в фейхты, но мастер все-таки высчитал в ней дьена. Не знаю, смогла бы она также убивать, как танцует. Вот тебе точно не достает изящества ее движений. Разумеется, пока ты не берешь в руки браан…

— Элы, я больше здесь не могу, — Ырхыз вскочил, смахнув блюдо и кувшин, из которого по полу разлилась темная лужа.

Беспомощно огляделся, задыхаясь в обилии эмана, и потянул Элью за собой. Шел слепо, мотая на ходу головой, словно пытаясь стряхнуть что-то. Неужели никто не понимает? Или им наплевать?

Громкий хохот Таваша, перестук сагат и стоны селимбины. Вонь жженых трав, рыжие хлысты пламени в руках огневика и железные акробаты, ловко перебрасывающие друг другу цветные кольца. Люди и скланы. Бракаар с кубком, уже не первым и даже не вторым. Его крылья расправлены, и хризолитовая мембрана ловит отсветы огня, готовая вспыхнуть в любой момент.

— Идем, Элы.

Ей тоже хотелось убраться из залы. Хорошо, что на этот раз их желания совпали.

За крохотной, утопленной меж двумя крашеными колоннами дверцей обнаружился узкий коридор. В нем оказалось так же дымно и душно, но основная взвесь эмана осталась в зале. Слуга с подносом при виде Ырхыза шарахнулся, а тегин пинком буквально высадил следующую дверь, выбираясь на свободу.

Ледяной зимний воздух обдал обоих. Темный квадрат двора был пуст, в отсветах затухающего Ока вырисовывался угол крыши, что узким козырьком протянулась вдоль стены. Чуть впереди крыша выползала куцым навесом, что опирался на пару грубых колонн. Здесь пахло навозом и характерной сыростью слежавшегося снега. И небо провисало, придавливая чернотой силуэт конюшни. Выла собака, вилась поземка.

Было хорошо.

— Погоди. — Добравшись до навеса, тегин остановился, выпустил руку и, прислонившись к колонне, сдернул чепец. Изнутри ткань пестрела темными пятнами, да и светлые волосы Ырхыза склеились багряными прядками. — Я сейчас. Немного отдохну и пойдем. Вернемся. Надо.

Скрип отворяющейся двери и голос раздались одновременно:

— Эй, человек! Я хочу с тобой поговорить.

Громкий, он заставил Ырхыза скривиться и зарычать, не то от боли, не то от ярости. Впрочем, Бракаар слишком самоуверен и слишком пьян, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

— Да, человек, с тобой.

— Пшел отсюда, — тегин снова сжал Эльину руку. Больно. Лишь бы не сорвался, лишь бы…

Бракаар легонько пнул снежный холмик и шагнул навстречу. Нервно подрагивающие крылья его были расправлены, и на полупрозрачной дымчатой плоскости четко проступали контуры родового рисунка.

В руке младшего Урса виднелся хлыст.

Кто ему разрешил явиться с брааном? И где Морхай? Урлак? Хоть кто-нибудь из охраны? Хоть кто-нибудь из людей?