Левиц ещё больше побагровел, от чего его лицо приняло лиловый оттенок. «Его сейчас кондрашка хватит!» — подумал товарищ Белокобыльский и отвернулся.
— Что известно товарищу Горшкову, мне не известно, товарищ Белокобыльский, — сказал товарищ Левиц и тоже отвернулся.
— Новгородцев! — крикнул товарищ Белокобыльский, подзывая одного из мужчин в кожаном плаще.
— Новгородцев, баржа пойдёт кругом, а ты беги вниз, по этой тропинке, здесь можно сократить дорогу, постарайся там перехватить Колубаева. Скажи ему, что он под трибунал пойдёт, чтобы не зарывался, пусть поворачивает назад. В крае нет возможности принять деклассированный элемент в таком количестве! У нас нет спецпоселений. Даже на карте.
Новгородцев взглянул на секретаря Нарымского окружкома Левица и тоже побагровел. Все поняли, что хотел сказать Новгородцев, мол, Колубаев меня не послушает и не повернёт караван обратно, Кузнецов наделил его обширными полномочиями, и отказываться от них Колубаев явно не испытывает желания. Но ничего не сказал уполномоченный Новгородцев, красноречиво промолчав, а после долгой паузы, произнёс: «Есть, товарищ уполномоченный СибЛАГа товарищ Белокобыльский!» — и вприпрыжку побежал по тропинке, стремясь сократить путь до следующего перегона.
Мужчины молча направились в окружком. Впереди широким шагом шёл Белокобыльский, уже зная, чем закончится история с телеграммами. «Надо срочно телеграфировать в СибЛАГ, что Колубаев не остановил караван по моему приказу, а самовольно повёл баржу на Верх-Вартовскую пристань. Колубаев не послушает Новгородцева. Людей везут на явную гибель!»
— Товарищ Левиц, собирайте срочное заседание окружкома! Необходимо обсудить создавшееся положение!
— Есть, товарищ Белокобыльский!
Новгородцев стоял на берегу и думал, что никто из товарищей уполномоченных не обращается друг к другу по имени-отчеству, словно у них совсем нет имён, а, обращаясь к нему, приставку «товарищ» опускают, окрикивая лишь по фамилии. Новгородцев с грустью смотрел, как мимо проплывает баржа. Ему показалось, что в иллюминаторе он видит ухмыляющуюся физиономию Колубаева. Новгородцев взмахнул правой рукой, прощаясь с путешественниками, в левой руке он держал оцинкованный рупор.
Колубаев приподнял за волосы опьяневшего лекпома, тот взглянул дикими спросонья глазами, но ничего не увидел, и снова уронил голову на стол.
— Спишь? Вот ты спишь, а тут начальство бегает по берегу, — заскрежетал от злости зубами Колубаев, — но у меня своё начальство имеется! Товарищ Кузнецов приказал, чтобы я не останавливался без причины. Нигде не останавливался. И народ наверх не выпускал, чтобы деклассированные элементы не сбежали. Остановку разрешил сделать, если только дрова закончатся. А у нас дров запасено, на две зимовки хватит. У меня на всё есть инструкции. Вот они у меня где, эти инструкции! — Колубаев сжал кулак и грохнул по столу.
В каюту заглянул матрос, мол, не надо ли чего, но Колубаев показал ему кулак, и тот исчез. В каюте было жарко. Крупный пот градом лился по красному лицу Колубаева; от длительного пьянства, неуёмного обжорства и ощущения полноты власти помощник коменданта оплыл и погрузнел. Баржа шла по Оби уже вторую неделю. В каюте стояла кадка с питьевой водой, точно такие должны были стоять на барже, но Колубаев распорядился по-своему. Все кадки погрузили на катер, а на баржу доставали воду из реки ведром. Месячный запас муки, крупы, соли и сахара, предназначенный для переселенцев, тоже погрузили на катер. Колубаев собирался весь продовольственный запас обменять на золото. Ещё в Томске он услышал, что в Александровском открылся «Торгсин», и там можно на продукты обменять и золото, и пушнину. Колубаев смотрел на лекпома и курил. В голове роились заманчивые мысли. Он представлял себя самым важным человеком в Томске, важнее его разве что только товарищ Эйхе. При воспоминании о товарище Эйхе Колубаев вскочил, вспомнив, что за перегоном ниже Колпашева к каравану должна присоединиться вторая баржа. За хлопотами и беготнёй Колубаев не заметил, как прошли больше половины пути.
— Эй вы там, наверх никого не выпускайте! Идём на Верх-Вартовскую пристань. Нигде не останавливаемся! — прокричал Колубаев охранникам, и те покорно взяли под козырёк.
Галина всё слышала, она сидела у стены и задыхалась. Люди умирали каждый день, но их уже не выносили наружу, караван шёл без остановок. Изредка Колубаев выскакивал с рупором и орал конвоирам, чтобы никого не выпускали наверх, мол, пусть задыхаются. Видимо, Колубаев хотел доказать людям, что он здесь царь и бог. Наверное, так оно и было. Для людей на барже краснорожий пьяница стал богом. Именно он решал, кому из них жить, а кому умереть. И от этого становилось ещё страшнее.