Смерть-остров

* * *

Цепков не дошёл до представителя ОГПУ, встретив по пути комсомольский отряд, снаряжённый всеми видами оружия. На ребятах висели охотничьи ружья, у одного болталась винтовка, у самого ершистого в руках торчал наган. Главным в отряде был Правоторов, местный активист и секретарь ячейки, задорный, веселый. Тот самый, который с наганом. Такой кого хошь застрелит, рука не дрогнет. Комсомольцы тащили по тропинке что-то тяжёлое.

— Чего это вы тащите? — сурово поинтересовался Цепков, рисуя пылающим окурком круг.

— Да, дядя, это уголовный элемент, — радостно сообщил возбуждённый Правоторов, срывая с трупов какую-то дерюгу. — С острова сбежали, будь они неладны. А нам товарищ Перепелицын пообещал за каждого сбежавшего, как за белку, платить будет. Вот мы и дежурим вокруг острова.

— А трупы куды волокёте? — похолодел Цепков.

— К товарищу Перепелицыну, а куда ж ещё? — удивился Правоторов, прикрывая дерюжкой застывшие лица.

— Вы чего? Совсем, чё ли? — Цепков никогда не заикался, но тут язык у него стал деревянным, не ворочается во рту и всё тут. Слова невозможно сказать. Цепков сплюнул и закурил следующую папиросу, долго чиркал спичкой, она не загоралась, потом быстро погасла. Одно беспокойство от северного ветра. Комсомольцы зажгли спичку и поднесли Цепкову. Тот прикурил, затянулся и, выдохнув дым, громко заматерился.

— Так ты, дядя, не ругайся, а подскажи нам, куда их волочь? Как за белку, будет платить, сказал товарищ Перепелицын, — смутился Правоторов, став спокойным, как два трупа на тропинке.

— Где вы их подстрелили?

Цепков перевернул мёртвых, это не уголовники, не из «бывших», это были обычные колхозники. Двое молодых парней, крепкие мужики, смогли выбраться с острова, переплыть реку, пройти полсотни километров, и надо же нарвались на рьяных активистов.

— Спрячьте их, потом закопаете и никому не говорите про это! — сказал Цепков и посмотрел на Правоторова, мол, понял, что надо делать?

— Как же это, дядя, а? — чуть не заплакал Правоторов, пиная бесполезные трупы.

— Вас же посадят, дурачьё! В милиции узнают, что вы застрелили ссыльных, сразу в кутузку посадят. Никому не говорите! Делать можно, а говорить нельзя! Ну, всё, живо по домам! — прикрикнул Цепков, и активисты бросились выполнять поручение коменданта. В кустах послышалось шуршание, возня, а через пять минут их было уже не слышно.

— Вот и ладно, — проворчал Цепков и посмотрел на небо. Уже часа четыре, наверное. И вдруг его осенило: а зачем Колубаева сдавать органам? Лучше пусть поделится золотом. На острове ещё много народу, значит, и протезы есть. Раньше все протезы золотые делали. Чтобы на века.

Цепков усмехнулся и повернул обратно. Но он Колубаева не нашёл. Дом для приезжих был закрыт. Хантыйка пошла собирать полберы, а начальник каравана погнал баржи на Томск. Цепков усмехнулся, но не пошёл доносить на Колубаева. Комендант знал, что их пути ещё пересекутся. У деклассированных элементов одна дорога — из состава на баржу и прямым ходом в Александро-Ваховскую комендатуру. Скоро Колубаев приведёт ещё один караван. Цепков нырнул в утренний туман, неожиданно упавший на посёлок. Розовая заря тихо занималась, подсвечивая молочный рассвет яркими красками.

Глава шестая

Настасья срезала нарост на дереве и тихо всплеснула руками. На поляне сидели люди и смотрели на неё, провожая взглядами каждое движение. Она уже слышала, что на острове завелись людоеды, поэтому, все жители посёлка боялись ходить в лес. Хантыйка провела тупой стороной ножа по лицу, и люди на полянке вздрогнули. Настасья успокоилась. Пришлые люди боятся ножа, это не людоеды, а обычные, как все люди, мужчина, женщина и подросток. Наверное, сбежали с острова. Истощённые, исхудавшие, лица у всех вытянутые, как у лесины. Хантыйка потихоньку сползла вниз, надеясь уползти от беглецов подальше, но женщина на полянке, увидев, что Настасья испугалась и собирается уйти, окликнула её: «Не бойся, мы злого тебе не сделаем! Дай нам хлебушка, исть хочется!» Настасья улюлюкнула по-хантыйски, подзывая отца. Всем жителям посёлка и окружных деревень запретили любое общение с беглыми переселенцами, больше всего запрет касался пропитания. Категорически запрещалось кормить хлебом или ещё чем-нибудь любого, кто покажется сомнительным. Настасья пожалела мальчика. Голодный, заморенный, несчастный подросток смотрел на неё умоляющими глазами. По его высохшему лицу текли слёзы.