Смерть Отморозка. Книга Вторая

– Не можешь без насилия, Поль, не так ли? Русская черта. Терпеть ее не могу! Если ты начнешь ломать дверь, я разнесу себе голову. Мое ружье заряжено.

– Ты умеешь с ним обращаться?

– Наверное, хуже тебя, но выстрелить сумею.

Лиз судорожно схватила Норова за рукав.

– Не надо, месье Поль! – зашептала она. – Умоляю вас!…

Ее мертвенная бледность была заметна даже в плохо освещенном коридоре.

– Ванюша, я вовсе не против самоубийства, в конце концов, почему бы и нет? Но нельзя ли обойтись без всей этой театральщины?

Жан-Франсуа вновь издал смешок.

– Ты, кажется, забыл, что я – артист, Поль.

– А как же Мелисса?

– Мелиссу мне все равно не отдадут. У отца Кло – деньги, связи, а у меня – ничего! Он без труда докажет в суде, что они смогут лучше заботиться о ней, и это будет чистой правдой. Да я и не хочу никаких судов, я не такой агрессивный как ты, Поль.

– Совсем скоро Мелисса подрастет и сама сможет выбирать, с кем жить.

– И она выберет не меня! Современные дети прагматичны. Кто захочет терпеть бедность, когда рядом есть богатство? Зачем ей отец-библиотекарь в крошечном Кастельно? Она бросит меня, Поль, как бросила Клотильда. Я не хочу переживать это еще раз. Я уже ничего не хочу!

– Но ведь тебе никто не мешает с ней общаться. Родители Кло будут только рады…

– Они не будут рады. Но главное в другом. Я не желаю увидеть в ее глазах то, что я видел в глазах Кло. Кло смотрела на меня как на несостоявшегося музыканта, на слабого человека, неудачника. Это больно, Поль, ужасно больно. Самое плохое заключается в том, что это – правда. Я именно такой и есть – несостоявшийся музыкант, неудачник. Не гений, как я думал о себе в молодости, отнюдь не гений… Я устал от своей никчемности и ненужности. Я не хочу никого обременять собой.

– Ты нужен мне! – не удержавшись, крикнула Лиз.

– О, нет. Тебе нужен не я. Что ты знаешь обо мне?

– Я все знаю! Все!

– Нет, Лиз. Ты только думаешь, что знаешь.

– Я знаю все твои тайны! Ты можешь мне доверять.

– Я не о тайнах Лиз, я о душе. Ты не знаешь мою душу.

– Я люблю тебя, шери! Я знаю, что ты любил Клотильду, но я все равно люблю тебя!

– Нет, Лиз, ты любишь не меня, а свою любовь ко мне!

– Ванюша, откуда у тебя ружье? – прервал Норов их диалог, странный для русского уха.

– Позаимствовал у Эрика, когда его не было.

– А патроны? Какой калибр ты взял?

– Самый большой. Уходи, Поль!

– Понимаешь, если ты взял патроны с мелкой дробью, то ты не убьешь себя, только изуродуешь. Например, тебе выбьет глаз, оторвет ухо и половину носа. Получится очень некрасиво. Тебе стыдно будет показываться людям.

– Убирайся! Я взял нужную дробь! Если ты сейчас же не уйдешь, я выстрелю!

– Лучше уйти, месье Поль! Я прошу вас! – в ужасе зашептала Лиз.

– А если я уйду, ты не выстрелишь?

– Да убирайся же! – крикнул Жан-Франсуа.

– А может, опрокинем по рюмке на прощанье?

– К черту тебя! К черту!

– Пойдемте, месье Поль! – молила Лиз и тащила Норова за рукав.

– Хорошо, Ванюша, я ухожу, – сдался Норов. – Но знай: твою невежливость я считаю недопустимой и пожалуюсь на нее твоей маме.

Лиз тащила его прочь изо всех сил.

***

Целое утро и первую половину дня Норов провел в переговорах с разными влиятельными людьми, но помогать в истории с Денисом не брался никто. Все знали, что приказ отдал непосредственно губернатор, только он один и мог дать отбой, так что договариваться следовало напрямую с ним. Ленька со своей стороны что-то пытался предпринять в Москве, и тоже безуспешно; Мордашов был силен, переломить его не получалось.

В штаб Норов вернулся часам к трем, у входа уже дежурили журналисты. Они набросились на него с расспросами, но он молча прошел внутрь в окружении охраны. Осинкина он нашел в своем кабинете, измученного, небритого, с воспаленными больными глазами. Он курил сигарету за сигаретой. Норов распахнул окно, чтобы не задохнуться от табачного дыма.

– Я только что виделся с помощником губернатора, – сообщил Осинкин. – Он сам мне позвонил, встретились на нейтральной территории. Разговор был, само собой, конфиденциальный, но доходчивый. Короче: или я снимаюсь, или Денис отправляется в тюрьму.

– Они берут тебя на понт. Посадить Дениса они не смогут, мы им не дадим.

Осинкин загасил сигарету и закурил новую.

– Мы не сумеем им помешать…

– Еще как сумеем! Мы еще только начали работать, прошло всего несколько часов. Они поймали нас врасплох, но мы наверстаем!

– У нас неравные силы.

– Сегодня, да. Но это – лишь первый раунд. Завтра мы сравняем шансы.

Осинкин помолчал, отвернувшись к окну, выходившему на грязную октябрьскую улицу. Из окна веяло холодом.

– Я снимаюсь, – глухо проговорил он. – Для меня это – как ножовкой самого себя пополам перепилить, но другого выхода у меня нет. Ольга мне не простит, если из-за меня Дениса посадят. Да я и сам себе этого не прощу…

Он вскинул больные по-собачьи влажные темные глаза на Норова, но тут же вновь их отвел. Норов молчал.