Смерть отца

– И здесь она будет расти? – Клотильда критически оглядывает обтрепанную комнату, две железные койки, уйму книг на столе и полу. Над кроватью Отто большой портрет Иосифа Сталина, которого Отто вырезал из плаката.

– Если так, – отметает Мина скептическое выражение лица Клотильды, добавляя сухо, – если так, все здесь изменится.

– Добро пожаловать, мальчик, – встречает Отто своего друга Саула. Саул уже стоит в комнате, смотрит на девочку, слушает Отто, рассказывающего Густаву историю малышки. Саул обрадовался, когда понял, что все сплетни, это злостный бред, на который способны человеческие существа.

– Иди сюда на минутку, мальчик, – Отто поднимается со стула и ведет Саула в кухню. В углу лежит гора листовок. Мина сварила большую кастрюлю клея из муки, замешанной на воде. Одна из листовок лежит на столе. На ней изображен рабочий, лицо которого корчится от боли, и три стрелы – символ социал-демократической партии – пробивают его сердце.

– Их надо расклеить – говорит Отто, – на стенах города. Там, на всех официальных зданиях висят предупреждения, запрещающие расклеивать листовки, и, конечно же, эти голубые ищут любую возможность поймать нарушителей и отдать их под суд.

– Да, – отвечает Саул слабым с мучительными нотками голосом. Саул несчастен: он уже забыл то, что обещал Мине, и вот, пришел Отто и требует выполнения обещанного. Как можно этого избежать? Господи! Вечером в Движении встреча в честь Фонда существования Израиля. Не присутствовать там он не может!

– Мальчик, – отвлекает его от мыслей Отто, – почему у тебя такое несчастное лицо? Работа эта не трудная и не опасная. У тебя же есть велосипед, и он поможет быстро завершить дело. Только надо быть осторожным. Нет выхода.

– Когда? Когда мы начнем, Отто?

– Сразу же, как станет темно, мальчик. Народу на улице толпится много, лучшее время для расклейки. Люди торопятся в места развлечений, а парни, которых посылают партии мешать расклейке противников и учинять потасовки, не сводят глаз с девиц, прогуливающихся по улицам.

– Дело это неверное, Отто, – слышен голос старухи, матери Хейни. Никто не заметил, как она вошла, стоит за спиной Отто и указывает на листовку с изображением рабочего, пронзенного тремя стрелами.

– Как же вы выходите на войну с социал-демократической партией, они ведь тоже пролетарии? Может, у нее и есть недостатки, но она партия рабочих. Воевать надо с правыми, против нацистов, а вы что делаете?

– Мы не против рабочих, мы против «вельмож» в партии.

– Вельможи есть в любой партии, – резко возражает старуха. – Но, главное, не они. Вот, читай громко, пусть мальчик слышит, – и она разворачивает перед Отто воскресную газету.

– Диалог между одним из лидеров социал-демократов и одним из коммунистических лидеров. Отто громко читает:

«Вы что, не чувствуете, – обращается социал-демократ к противнику, – что служите им. И они, и вы жаждете разрушить республику, чтобы прийти к власти на ее обломках и развалинах, и установить диктатуру. Вы – свою, они – свою. На развалинах республики вы хотите возвести ваши эшафоты. Вы мечтаете возвести на эшафот их, они – вас. Боюсь я, уважаемые господа, что вы будете повешены первыми».

Отто отмахивается и продолжает читать:

«Вас, господин социал-демократ, мы повесим первым, – отвечает коммунист…» Ничего не говоря, Отто возвращает газету старухе, она аккуратно складывает ее, глаза ее горят.

– Мать, – обеспокоен Отто, – почему лицо у тебя такое злое и опавшее?

– Ах, Отто, – бормочет старуха, – многое случилось в переулке.

Она имеет в виду свою невестку Тильду, которой вернулась домой с большого празднества под утро, пьяная, взлохмаченная, заливающаяся пьяным смехом и ругающая свекровь. Теперь она гуляет по квартире с высоко поднятой головой, жестким выражением лица, сердито смотрит на свекровь, так, что та сбежала к Отто и Мине. Она закутывается в шаль, словно ей внезапно стало холодно, кивает головой Отто и Саулу, и удаляется в глубокой печали.

– Через час, мальчик, с велосипедом, – говорит Отто Саулу.

* * *

Квартира пуста. Мать и отец пошли проведать друзей. Иоанна сейчас стоит у входа в клуб и ждет его. И, конечно же, сердится на него. Кто знает, чем это все кончится! А если увидит кто-либо из Движения его расклеивающим коммунистические листовки? Дрожь проходит по всему его телу. Послезавтра должна состояться беседа о молодежной репатриации в страну Израиля…Он садится на красный диван и охватывает голову руками. Он действительно очень несчастен. Вечером пойдет с Отто расклеивать листовки, а завтра будет лгать налево и направо. А что он может сказать, почему не был на вечере в клубе? Голова болела? Саул кладет ладонь на лоб. Да, голова болит.

Резкий свист во дворе заставляет Саула вскочить с дивана. Кто-то свистит Эльзе. Саул быстро прячет галстук от формы Движения в ящик, меняет форменную рубашку на простую, ощущая себя предателем.

– Но Отто прав, он всегда прав, – бормочет он про себя, но на душе тягостно, – листовки правильные. Старуха не права.

Вытаскивает велосипед и спешит к своему другу Отто.