Смерть отца

– Господин Леви, причина того, что я оставляю все мои дела, одна-единственная. Но это не деловая беседа. Дела мои в последнее время весьма успешны. Мы выпускаем сейчас патронные гильзы. Да, дела мои расширяются и будут еще более расцветать. Но, господин Леви, у меня вовсе нет желания ждать, пока меня вышвырнут из преуспевающего предприятия моих предков.

Губы Габриеля резко сузились. Глубокие морщины вокруг рта сильнее выделили острый нос и ужесточили лицо.

– До такой степени, вы полагаете, господин Штерн, ужасно положение в Германии?

– Господин Леви, я не полагаю. Я знаю. Намерения ведущих деловых людей Германии я отлично знаю. Быть может, и появится у нас большой государственный муж, докажет свою силу и будет крепко стоять против намерений магнатов. Но так как в данный момент я не вижу такого мужа, которому верю, то я верю намерениям деловых людей, которые, кстати, их и не скрывают.

– Но ведь правительство канцлера стоит крепко, господин Штерн. Или вы полагаете, что у Гитлера есть шанс выиграть на ближайших выборах?

– Выиграет, не выиграет, не столь важно. Более сильные правительства, чем правительство канцлера Брюнинга, потерпели провал из-за всяческих малых интриг.

И снова воцарилось молчание. От толстых сигар Александра и Габриеля поднимается дым. Тонкая сигарета в руках Гейнца не дымит.

– Да, – говорит он, как бы обращаясь к себе, – я это знаю давно. Вот же, позволил другим кормить меня иллюзиями. Если я объясню отцу и деду…

Каждый раз, когда Гейнц упоминает отца, Александр смотрит на него со странным напряжением. Речь Гейнца прерывается. Габриель Штерн продолжает:

– Господин Леви, не теряйте ваше время на долгие объяснения. Вы приехали ко мне как деловой человек. Есть у меня для вас один совет: вывозите ваше имущество из Германии. Всю валюту, все драгоценности, которые можно вывезти, перевезите в Швейцарию. Тотчас же, без задержки.

Наконец-то видит Александр на лице Гейнца понимание, которого все время ждал. Наконец молодой человек уяснил то, чего не мог уяснить его отец. Со щемящим сердцем он смотрит в лицо Гейнца: «Как жаль, юноша, что таким образом пришла к вам весть о вашем долге. Вы шокированы. Вы поняли, что капитал ваш в опасности. Но вас не шокирует душевный капитал, который давно рушится. Много поколений трудилось, чтобы обрести этот капитал. Не так бы я хотел, чтобы вы уяснили себе ваше положение. Дискуссию, которую я начал с вашим отцом, юноша, я хотел продолжить с вами, привести вас через эту дискуссию к самостоятельному национальному сознанию, к тому национальному ядру, которое в вас, юноша».

В Александре пробуждается сильное желание вернуть этого Гейнца, который явно потерял внутреннее равновесие от всего, здесь услышанного, к заброшенным дворам, продолжать разворачивать перед ним полотно той жизни, которая здесь прервалась и исчезла.

Алая полоса в небе расширилась по всему горизонту, появились первые вечерние облака, ветер на грани дня и ночи принес прохладу в комнату. Александр опорожняет бокал и говорит Габриелю, глядя на Гейнца.

– Не хотите пройтись к маленькому шалашу?

– Прошу вашего извинения, я не смогу к вам присоединиться, – Моника касается ладонью лба. Габриель с любовью кивает ей головой.

* * *

Воздух во дворе полон запахов дыма и огня. Усилившийся к вечеру ветер несет с собой запахи с нового предприятия. Шалаш находится в соседнем садике. На входе во двор большая вывеска со стершимися от дождя и ветра буквами: «Осторожно, во дворе злая собака».

– Предостерегающая надпись для всяких посыльных. Сколько же их приходило из-за стены… Несмотря на это, ни один из посыльных не был покусан и не уходил без того, чтобы быть накормленным, и еще с едой на дорогу, – смеется Александр и указывает на подвал. – Здесь была миква для омовения. Живой источник давно высох.

В саду лишь путаница тропинок, ни одной клумбы, ни одного цветка. Одни дико растущие кусты. Около грушевого дерева стоит шалаш. Большой деревянный стол заполняет все его пространство, а вокруг него грубые скамьи.

– Это был шалаш, где справляли праздник Кущей, господин Леви, – объясняет Александр, – красивый еврейский праздник. Все работники собирались за этим столом на общую трапезу. У нас не было никакого разделения общества перед лицом Бога.

Почти мгновенно исчез свет, и сгустилась темнота. Незаметно для них сошла теплая и приятная ночь. Гейнц стоит молчаливо между Александром и Габриелем в тишине мягкой весенней ночи. На вилле зажегся свет в гостевых комнатах. Служанка готовит постели для гостей. Безмолвствуют в темноте пустые дома. Луна еще не взошла, только редкие звезды мерцают в темном небе.

– Здесь, – говорит Александр из-за спины Гейнца, – Переяслав, последний царь язычников-вендов, вел свои войны. Здесь в отчаянии после поражения отдал эти земли христианам, и видел, как разбивали его славянского бога богов Триглава, и здесь в комнатах сидели сыны Израиля и изучали Мишну на языке праотца нашего Авраама, первого в мире разбившего идолов.