Смерть пэра

Роберте понравилась ее комната в квартире двадцать шесть. Как и говорила леди Чарльз, на самом деле это была прихожая, но в ней тяжелой шторой отгородили проход, по которому должны пробираться остальные, чтобы попасть к себе в спальни. Фрида показала ей остальные комнаты двадцать шестой квартиры, которая состояла из одних спален, а нянюшка Бернаби жила в бывшей кухне, где могла готовить бесчисленные чашки овальтина,[4] которые она все еще насильно вливала в Миногов перед сном. Нянюшка сидела перед электрической плитой, превращенной ее стараниями во что-то вроде письменного стола. В волосах у нее заметно прибавилось седины, лицо покрылось сеточкой морщин. Роберте подумалось, что все добрые и злые деяния юных Миногов оставили свои следы только на этом единственном лице. Нянюшка раскладывала пасьянс и встретила Роберту так, как будто с их последней встречи прошло не четыре года, а четыре дня.

— Нянюшка, — промолвила Фрида, — дела наши плохи. Мы снова залегли на дно, и вот-вот появится бэйлиф.

— Некоторые люди… они ни перед чем не остановятся, — не совсем понятно, но грозно произнесла Нянюшка.

— Ну да, конечно, но я их понимаю: им же нужно вернуть свои денежки.

— Ну что ж, пусть тогда его светлость им заплатит, и делу конец.

— Боюсь, Нянюшка, денег у нас сейчас совершенно нет.

— Глупости, — отрезала Нянюшка. Она посмотрела на Роберту и сказала: — А вы совсем и не выросли, мисс Робин.

— Верно, Нянюшка. Мне кажется, я больше и не вырасту. Мне ведь уже двадцать, как вы знаете.

— Вы с мисс Фрид ровесницы, а посмотрите, как она вытянулась. Вас подкормить надо.

— Нянюшка. — сообщила Фрида, — завтра приедет дядя Габриэль.

— Хм, — откликнулась Нянюшка.

— Будем надеяться, что он вытащит нас из этой передряги.

— Так ведь его собственная плоть и кровь в беде…

В дверь заглянул Генри. Судя по суровому взгляду, которым одарила его Нянюшка, Роберта поняла, что он по-прежнему был Нянюшкиным любимчиком.

— Привет, миссис Бернаби, — сказал он. — Слышали новости? Мы попали в переплет.

— Не первый раз, мистер Генри, и не последний. Придется брату его светлости уладить это дело.

Генри пристально посмотрел на свою старую няню и покачал головой.

— Если не уладит, по-моему, мы и впрямь с треском разоримся.

Нянюшкины руки с распухшими ревматическими суставами невольно дернулись.

— С тобой все будет в порядке, Нянюшка, — добавил Генри. — Мы ведь устроили тебе пожизненную пенсию, правда же?

— Я не про то думаю, мистер Генри.

— Это уж точно, я так и знал. Это я подумал про пенсию.

Нянюшка нацепила очки с толстыми стеклами и пошла на Генри.

— А ну-ка быстренько покажите язык, — приказала она.

— Да какого дьявола?

— Делайте как велено, мистер Генри. Генри высунул язык.

— Так я и знала. Подойдите ко мне перед сном, вечером. У вас желчь разлилась.

— Что за ерунда!

— А у вас всегда так: как плохое настроение, так уж точно — желчь разлилась.

— Нянюшка!

— А что ж вы несете чушь про всякие вещи, в которых ничего не смыслите? Его светлость — тот, другой, — скоро покажет всяким негодникам, где раки зимуют.

— Это ты про нас?

— Чепуха на постном масле. Вы знаете, о чем я. Мисс Робин, за ленчем выпейте стакан молока, а то вы перевозбудились.

— Хорошо, Нянюшка, — послушно кивнула Роберта. Нянюшка вернулась к своему пасьянсу.

— Аудиенция окончена, — сообщил Генри.

— Я, наверное, распакую вещи, — сказала Роберта.

— Оставьте мне, что надо погладить, — предложила Нянюшка. — Я все сделаю.

— Спасибо, Нянюшка, — ответила Роберта и отправилась к себе в комнату.